Не нужно молчать - Аарон Хартцлер

Каждый из нас пытался по‐своему объяснить произошедшее. Одни говорили, что парни – это парни. Люди, в жизни не бывавшие в Корал-Сэндзе, заочно окрестили наш город рассадником порока. Другие винили во всем смесь гормонов и алкоголя – мол, вот что бывает, когда подростки напиваются. Возможно, они и правы насчет некоторых подростков. Однако на вечеринке было множество тех, кто выпил ничуть не меньше своих приятелей в гостиной – и при этом даже в страшном сне не мог представить того, что там случилось. В числе этих подростков была и я.

Мне не дано понять, как можно напиться до такой степени, чтобы стоять и просто смотреть на изнасилование. Я никогда не узнаю, почему Бен был тогда в комнате и ничего не сделал. Единственное, что я знаю наверняка, – это то, что он меня любил, но это не помешало ему солгать мне о самом важном. И хотя я надеюсь однажды его простить, я уже никогда не смогу быть с ним вместе.

Самое тяжелое в предательстве то, что, несмотря на всю боль, ты не перестаешь любить обманувшего тебя человека. В последующие дни и недели меня неизменно удивляло, что никто не дал моему сердцу отмашки «стоп». Я продолжала вспоминать прикосновения Бена и скучать по его Неотразимой Улыбке. Я не выбирала, в кого влюбиться, и теперь точно так же не могла по команде сменить свои чувства на равнодушие. Видимо, сердце является мышцей не только в физическом, но и в переносном смысле. Оно продолжает биться и любить, не спрашивая твоего согласия.

К обеду понедельника я стала персоной нон грата – такой же невидимой, как Фиби, и презираемой, как Стейси. Парией по примеру Альфреда Вегенера. Кристи и Рэйчел блюли нейтралитет и вежливо улыбались с расстояния, но близко не подходили. Я то и дело забывала, что Бен больше не сидит позади меня на геологии и что не стоит искать его глазами на главной лестнице. Когда мы сталкивались, он молча кивал и отводил взгляд, что было еще хуже, чем если бы он совершенно меня игнорировал. Линдси продолжала обедать со мной – и по дороге на практику в следующую пятницу села рядом в автобусе. Надо признать, она старалась, как могла, но трудно поддерживать беседу с человеком, который все время пытается разрыдаться. В конце концов я обнаружила, что стою в ущелье девонского периода в одиночестве.

Я опустилась на колени на краю водослива и обвела кончиками пальцев древние силуэты, запечатленные в известняке. Я попыталась вообразить морские лилии и плеченогих, которые плавали здесь в мелководном «супе» 375 миллионов лет назад, но обнаружила, что у фантазии, как и у наблюдательности, есть свои пределы. Да, когда‐то Айова была океаном, но я уже не увижу ничего, кроме безнадежно сухопутных холмов и кукурузных полей, простирающихся во все стороны, насколько хватает глаз.

Бывают феномены, которые сложно осмыслить как следует, даже располагая всеми доказательствами. Рана, оставленная ложью любимого человека, не излечивается до конца. Я никогда не пойму, как Бен, которого я так хорошо знала, мог так долго мне врать. Просто его нога снова оказалась не в то время не в том месте – и он с размаху полетел на землю.

В день экспедиции, окруженная окаменелыми свидетельствами древнейшей истории, я решила больше не строить теорий. Я знала одно: дай время, и эта рана тоже зарубцуется. Новые слои жизни медленно скроют разлом в глубине сердца. Но где‐то в основании моей личности навсегда останется память о произошедшем – новая карта, чьи очертания бесповоротно изменили мой взгляд на мир.

ЭТО СЛУЧИЛОСЬ ПРИМЕРНО через месяц после геологической практики. Я снимала клетчатую юбку и синий жилет в раздевалке школы Сент-Мэри, когда уловила на дне спортивной сумки знакомый аромат дезодоранта. Убирая ее в шкафчик, я вспомнила, как Адель лихорадочно закупалась «Райт Гардом». Вспомнила выражение лица Бена. И улыбнулась.

Это длилось всего секунду – прежде чем в раздевалку, потрясая безумной копной афрокудряшек, влетела Оливия Джейнис. Она всегда выглядела так, будто собралась на дискотеку, и по непонятным причинам называла меня «Ягодкой». За месяц, прошедший с тех пор, как мы с Уиллом сменили школу, Оливия стала мне настоящим куратором, экскурсоводом и массовиком-затейником в одном лице.

– Шевелись, Ягодка! – завопила она, едва не подпрыгивая от нетерпения.

Я ущипнула ее за талию, и она с криками погнала меня на поле. В этой школе наш тренер – мужчина, а официальные цвета – бордовый и темно-синий, но разминка выглядит точно так же. По словам мистера Орсона, он всячески приветствует «личную инициативу» – то есть когда ученики принимаются за пробежки еще до официального начала тренировки. В последние недели Оливия вменила себе в обязанность следить, чтобы мы выходили на поле первыми.

Завтра у нас финальная игра. Для школы Сент-Мэри этот сезон выдался неплохим: шесть побед, четыре поражения – одно из них Корал-Сэндзу. Было странно играть против своей бывшей команды, но я выжила, и Линдси потом обедала с нами.

В тот вечер мы столкнулись с папой на кухне. Я зашла выпить воды перед сном, а он собирал сэндвичи для завтрашнего ланча. Теперь он вставал еще раньше. Застройщик, на которого он работал, поручил ему второй объект, так что мы смогли оплатить обучение в Сент-Мэри. Конечно, пришлось затянуть пояса, но мама с папой согласились, что если мы хотим сменить школу, это вполне возможно. Новая униформа не вызвала у брата бурного восторга, зато классы здесь были меньше, и на следующий год Уилл собирался пробоваться в юношескую команду.

Я подошла к папе сзади, обняла за пояс и пробормотала в затылок «спасибо». Он обернулся ко мне и положил ладони на плечи.

– Я тебя люблю, – тихо сказал он. – С тобой все в порядке, Кейт. С тобой все в порядке.

Для моего папы эти слова были равносильны «я тобой горжусь», и хотя за последнее время моя жизнь изменилась почти целиком, я вдруг поняла, что он прав: со мной все в порядке. Иногда ты не можешь остановить перемены, проконтролировать их или направить в удобную сторону. Все, что тебе остается, – смириться и держаться крепче.

Перемены в жизни Стейси привели ее на юг. Через неделю после поездки к детективу мама встретила Лиэнн на парковке «Уолмарта». Та собирала выброшенные картонные коробки, чтобы упаковать вещи для переезда. Юристы из Нью-Йорка убеждали ее возбудить гражданский иск и добиваться для Стейси компенсации за причиненный ущерб, но Лиэнн сказала, что не заставит дочь заново проходить через все это. Лучшее, что она могла для нее сделать, – переехать к сестре в Нэшвилл и отдать Стейси в школу изобразительных искусств.

– Работать официанткой я могу где угодно, – сказала Лиэнн маме. – А здесь для нас не осталось ничего, кроме боли.

После визита в полицию мне так и не довелось поговорить со Стейси. Но в день, когда они уехали, Уилл разбирал почту и нашел конверт с моим именем. Внутри не было ни слова – только чудесный карандашный рисунок пересмешника, официального символа штата Теннесси. Его точеные крылья трепетали на ветру, голова была высоко поднята, а взгляд обращен к новому горизонту.

В эти недели я старалась смотреть как можно меньше новостей, но иногда от них было трудно скрыться. Слоан Китинг стала штатным аналитиком на CNN – как‐то раз я увидела ее по телевизору, пока ждала в очереди в прачечной. Судья довольно мягко обошелся с Дуни, Диконом, Грегом и Рэнди. Несколько лет назад отец Дуни помог прокурору с разводом, и когда парни признали свою вину, тот заметно смягчил требования. Все четверо получили лишь по году. При хорошем поведении их могли освободить уже к сентябрю, и тренер Сандерс начал поговаривать про «вторые шансы».