Последний орк - Сильвана Де Мари

И потом, что еще важнее каши, у них была надежда. Рано или поздно они стали бы солдатами — а это четыре порции каши в день и одна порция свинины два раза в месяц. И когда-нибудь они стали бы старшинами — пять порций каши в день, свинина два раза в неделю и пинта пива в честь Праздника зимы и Праздника новолуния. При мысли о пиве глаза Морона увлажнились от воспоминаний. Живя в Доме сирот, о пиве он и мечтать не мог, но оно частенько оставалось на донышке бокалов Тракарны и Страмаццо, и для Крешо и Морона это был праздник.

Конечно, ему не всегда было так хорошо. Вначале было трудно, еще труднее, чем дома, а дома ему было не до шуток. Сначала его ждал долгий период сморщенных яблок и каши с червяками, поделенной не поровну, но кем-то другим. Тумаки тоже делились не поровну, но совсем не так, как каша: новичкам доставалось больше. Но и тогда он не отчаивался. Нужно было лишь потерпеть. Даже если ты не мог ничего сделать и сказать, если ты был никем и ничем, все равно рано или поздно ты вырастал. Становился сначала старшим помощником, потом солдатом, а потом наступало истинное блаженство — тебя делали старшиной.

В тот день, когда появился Эльф со своим другом драконом, все выпили ужасно много пива и наелись курятины Тракарны и Страмаццо, но даже тогда Морон считал, что было чистейшим идиотством уходить оттуда, менять известное на неизвестное. Жаль только, некому было об этом сказать. Даже Крешо, который всегда был его напарником, его второй половинкой, бросил его, чтобы связаться с этой ломакой Галой, смотреть в рот Эльфу, внимая каждому его слову, и пускать слюни от его нелепостей. Ну надо же!

Во время их невероятного и безумного путешествия, когда Эльф потащил за собой всех нищих оборванцев со всех земель графства, Морон продолжал считать, что все это — чистейшее идиотство, но и тогда тоже некому было об этом сказать. Все устремились за безумцем, а когда усталость и боль в ногах останавливали их, безумец начинал рассказывать кучу сказок, одну глупее другой, и у всех возрождалось мужество, и они вновь пускались в путь. Даже кавалерия Далигара перед самым их носом не произвела на них никакого впечатления. Безумец рассказал им какую-то сказку о блистательных героях, и эти оборванцы, которые в жизни ничего другого не делали, кроме как пресмыкались перед кем-то, тоже возомнили себя героями и решили ни за что не сдаваться, даже если бы их прикончили или даже если б сделали старшинами. А вообще-то, если б не дракон, который дал прибить себя ради них, кавалерия Далигара содрала бы с них со всех шкуры. Со всех до единого — до последнего хромого калеки, до последнего занудного ребенка.

Ну надо же!

И что, разве кто-то рассердился на Проклятого, который потащил их за собой, рискуя их ничтожными и вшивыми жизнями? Нет, наоборот: все герои!

Ну надо же!

И вот наконец они притащились на этот берег, будто море — это подходящее место для жизни, со всей этой синей водой, зелеными островами, мысом и чайками. Да что там вода и чайки: чего он совершенно не выносил, так это девчонки-полуэльфа. Обыкновенная соплячка, но, когда она родилась, всем казалось, будто родилась настоящая принцесса!

Когда у него, Морона, была в детстве высокая температура, его посылали искать себе пропитание вместе со всеми остальными, и его мать удерживала его на ногах благодаря оплеухам, когда он совсем обессилевал. А соплячке достаточно было чихнуть, и, казалось, рушился весь мир. Отец постоянно держал ее на руках, а ведь она не была калекой — прекрасно бегала. Его, Морона, никто никогда не держал на руках — у него дома знали, как воспитывать детей. Когда рождался очередной ребенок, ему приходилось выкручиваться самому, а когда детей становилось слишком много, кого-то отправляли в Дом сирот — не сам же он туда пришел.

Он, Морон, всю свою жизнь чесался из-за клопов и комаров, и ничего с ним не случилось — не умер же. После того как комар в первый раз укусил ее высочество принцессу, ее отец пожертвовал последний лоскут своей одежды, чтобы вытянуть из него нити и сплести что-то вроде сетки, не пропускавшей ни одного насекомого, — будто дети помрут, если немного поделятся кровью с комарами!

В самом начале, едва достигнув берега моря, они установили правила. Из всего произошедшего это было самой большой глупостью.

Каждый сказал что-нибудь, что стало правилом для их селения, потому что все селения должны иметь правила.

Было сказано, что можно делать что хочешь, можно читать, писать и делать прочие глупости. Можно даже назвать собственную дочь именем дракона. Можно ходить полуголыми, что запрещалось в любом другом месте. Он, Морон, к счастью, остался, каким был, а вот Роби выросла и не влезала больше в свои старые обноски. Ее муж, его величество Эльф, ходил полуголым не только из-за того, что у него родилась дочь: он отдал часть своих одежд и жене, а ей понадобилось немало. Роби, которая в Доме сирот всегда была чем-то вроде козявки — кожа да кости да выпиравшие вперед зубы, превратилась в здоровую девку, и из-за постоянного плавания плечи ее так расширились, что если бы они вернулись в Далигар, то место каменотеса в копях Судьи-администратора ей было бы обеспечено.

Куча никому не нужных глупых правил о никому не нужных глупых вещах и ни слова о том, что действительно важно: как сделаться старшиной. Когда они «основали город» (потому что эта куча мусора, по их мнению, называлась городом), каждый что-то сказал, и он, Морон, сказал в свою очередь, что впредь можно было быть даже эльфом, но он сказал это специально, чтобы до остальных дошло, что со всеми этими глупыми правилами они забыли о главном — о запрете эльфам находиться среди них, ведь эльфы не являются людьми. Но его так никто и не понял, и правило о том, что можно было быть эльфом, стало одним из законов этих ненормальных.

Сплошное безумие. И некому об этом сказать. Никого нет. Даже Крешо. Не скажешь даже ему. Ну надо же!

Они всегда были неразлучны, Крешо и Морон. Даже имена их произносились на одном дыхании: «Крешоиморон», — ведь там, где был один, неизменно находился и другой.

Вообще-то, честно говоря, обычно командовал Крешо: проявлял инициативу, решал, что им делать, ловил всякую живность, делил украденное, лечил раны и раздавал наказания. Он, Морон, довольствовался тем, что находился рядом и поддакивал, что уже немало, ведь помощников должно было быть двое, а значит, его присутствие являлось важным и необходимым. Настолько важным и необходимым, что Крешо должен был держать его при себе даже тогда, когда они поссорились. Если говорить честно, то это Крешо поссорился с ним, когда у Морона умер младший брат: Крешо тогда ужасно рассердился и сказал, что он, Морон, не должен был позволить брату умереть, что он должен был давать ему побольше еды, помогать, не заставлять работать слишком много, защищать его. Что за глупости! В Доме сирот были те же правила, что и у него дома: каждый за себя, и лишь боги, если они есть, за всех. Разве это его вина, что его брат был маленьким, глупым и у него воровали кашу все кому не лень? Таскать кашу у идиотов не запрещается. Он, Морон, так и делал. Не зря же он был его братом.

Для того чтобы вновь помириться с Крешо, он и потащился в это абсурдное путешествие вслед за Эльфом. Он даже встал рядом с ним, когда кавалеристы Далигара в своих блестящих кирасах окружили Эльфа и тот легко отразил их атаку.