Курьезы холодной войны. Записки дипломата - Тимур Дмитричев

Как только проверка материалов была закончена, я сразу же направился для передачи их в специальном досье генеральному секретарю. Длинный коридор этажа, где располагался его кабинет, был как-то неуютно безлюден. Когда я уже подходил к высоким двойным дверям этого помещения, передо мной вдруг возникла длинная человеческая тень. Оглянувшись назад, я увидел знакомое лицо одного из офицеров безопасности, который бесшумно сопровождал меня сзади. Мы пожелали друг другу доброго утра, и он тихим голосом предложил мне входить. Я остановился перед массивными дверями и постучал… Нужно сказать, что я раньше уже бывал в кабинете Брежнева в Кремле и в его личных конференц-залах как там, так и в здании ЦК, где он вёл переговоры, но в его рабочий кабинет на этом этаже я входил впервые.

На мой стук ответило сразу несколько мужских голосов, которые все на разных тонах сказали «войдите». Я открыл дверь и чуть не остолбенел от возникшей перед моими глазами сцены, которую я совершенно не ожидал увидеть в этом месте: в очень просторной прямоугольной комнате, которая скорее выглядела как пустой зал приёмов без столов, стульев или какой-либо другой мебели, стояла относительно небольшая группа из 12–15 мужчин, вытянутых неровной линией вдоль оконной стены в непринужденных позах. Они располагались почти по центру этой стены и о чём-то разговаривали между собой. Ещё до того как я мог взглянуть на отдельные лица находившихся там людей, я подумал, что, видимо, ошибся комнатой, и на мгновение был в нерешительности: выйти оттуда или спросить, то ли это место, куда мне нужно было войти. Вспомнив, что офицер безопасности перед дверью предложил мне сюда войти (а уж он-то точно всё знал), я почувствовал себя более уверенно и решил входить.

Закрыв за собой дверь, я поднял глаза, чтобы более внимательно рассмотреть стоявших прямо передо мной людей. То, что я увидел, оказалось такой сильной неожиданностью, что, учитывая только что пережитое удивление при входе в это помещение, я чуть было не потерял дар речи. Находившиеся здесь люди, судя по выражению их лиц, совершенно определённо были тоже немало удивлены и заинтригованы, если не поражены, появлением перед ними в этом зале, в самые святая святых советской власти, совершенно незнакомого для них субъекта. Они неожиданно прекратили разговаривать друг с другом, направив все пятнадцать пар своих неверящих глаз на представшую перед ними загадку. Теперь, когда я начал рассматривать каждое из их лиц индивидуально, хотя всё это происходило очень быстро, моё уже и без того невероятное удивление продолжало расти с каждым рассмотренным мной новым лицом. Мне было знакомо каждое из них.

Ещё бы! Их громадные портреты висели по всей территории самой большой страны мира, глядя на 250 миллионов её граждан на улицах и площадях, со стен учреждений, заводов, фабрик, цехов и в других общественных местах. Они были знакомы всем жителям Советского Союза. Порядок их расположения менялся время от времени согласно важности их положения в структуре власти, что определялось соответственно их повышениями или понижениями в игре партийной фортуны. Замены или дополнения в этой галерее портретов происходили относительно редко, что содействовало их узнаваемости. О них почти ежедневно сообщали все советские средства массовой информации. Всё это сделало их постоянной и неотъемлемой частью общественной жизни СССР. Они были воплощением верховной власти страны. Сейчас они один за другим оживали прямо перед моими удивлёнными тазами. Они были ПОЛИТБЮРО…

В порядке пояснения моего поведения в ситуациях, подобных тем, которые описываются дальше, следует упомянуть о том, что уже на самом раннем этапе моей первой профессиональной карьеры мне довелось переводить в качестве синхронного и последовательного переводчика Секретариата ООН в Нью-Йорке президентов, премьер-министров, министров иностранных дел и других высокопоставленных деятелей многих стран мира. Как и другие мои коллеги в ООН, я постепенно привык к громким и всемирно известным именам, сохраняя профессиональное уважение к их носителям, но никогда не испытывая парализующего страха или преклонения, что, между прочим, было даже необходимо для должного исполнения моих обязанностей. Я был с ними или около них, чтобы делать свою работу. После семи лет работы в Организации Объединённых Наций, где мне довелось работать с десятками ведущих государственных деятелей её стран-членов, для меня оказалось относительно просто обрести такую же профессиональную позицию по отношению к советским руководителям, когда мне нужно было работать с ними…

Итак, сейчас я оказался лицом к лицу практически сразу со всеми членами и кандидатами в члены Политбюро, за исключением Брежнева, Косыгина и Подгорного. Но то, что я несколько мгновений стоял как вкопанный перед этой группой самых властных людей страны, было вызвано не чувством благоговейного страха, а шоком удивления от неожиданной встречи с ними в тех обстоятельствах. Затем я быстро определил тех среди них, с кем я работал или встречался по работе раньше. Но с большинством из них я знаком лично не был, и, конечно же, у них не было ни малейшего представления о том, кто или что я был и что мог делать в этом месте в такое время. Под прицелом их удивлённых взглядов я почувствовал, что та неловкая пауза, которую я вызвал своим неожиданным появлением в их собственном доме, требовала какого-то объяснения с моей стороны.

Поскольку я всё ещё продолжал находиться у входной двери на расстоянии 8—10 метров от ближайшего ко мне человека могучей группы, для более удобного обращения я направился в сторону стоявшего теперь уже совсем неровной линией Политбюро, которое с любопытным вниманием следило за моим приближением. Надо признаться, что создалась довольно неловкая для меня ситуация. «Доброе утро, — сказал я, сокращая между нами расстояние и обращаясь сразу ко всем членам Политбюро. — Я из Министерства иностранных дел с некоторыми срочными документами для Леонида Ильича. Его кабинет находится здесь?» К этому моменту я был уже на расстоянии вытянутой руки от ближайшего ко мне человека, в котором я узнал Русакова — одного из кандидатов в члены Политбюро. Ответом меня удостоил Борис Пономарёв — ещё один кандидат в члены Политбюро и заведующий Международным отделом ЦК КПСС, у которого мне доводилось неоднократно работать на переговорах с целым рядом делегаций зарубежных коммунистических партий. «Да-да, он находится здесь», — сказал он, показывая рукой на дверь, находившуюся по другую сторону этого большого зала.

У Пономарёва почти всегда было какое-то недовольное, даже несколько сердитое лицо. Глядя на него, можно было подумать, что он постоянно испытывал физическую боль или серьёзную озабоченность. Его манеры отличались резкостью, а телодвижения демонстрировали спешку и недовольство окружающим миром. Своим рукам и ногам он не давал покоя, а его темные глаза всё время прыгали с предметов на людей и обратно, как будто избегая покоя. Почти неизменно висевшая над его тонкими усами блестящая капля создавала впечатление, что у её хозяина никогда не проходит насморк. Заведующий Международным отделом ЦК выглядел в целом человеком нервным и постоянно куда-то спешившим. Меня удивляло, что такой не располагающий и довольно мрачный вид у него сохранялся даже тогда, когда ему нужно было иметь дело с высокими представителями, как тогда их называли, «братских партий». Я никогда не видел на его лице улыбки. Сотрудники его отдела постоянно пребывали в страхе, а те из моих коллег по МИДу, которых направляли к нему по заданию, никогда не высказывались позитивно на этот счёт. Я никак не ожидал, что именно он откликнется на мой вопрос.