Карта неба - Феликс Х. Пальма

Боюсь, это Вы обнаружите, что недостаточно изобретательны для того, чтобы победить влюбленного человека, Эмма. Пять часов — прекрасное время. Только смерть помешает мне принять Вас у себя завтра.

Он положил записку в конверт и отдал Элмеру, стремглав спустившемуся вниз по лестнице. В холле его ждала благодарная Дейзи, с удовольствием полакомившаяся бисквитами, почти такими же вкусными, как пирожные с начинкой из черничного джема в кондитерской Грейзера — она покупала их себе в дни, когда получала жалованье. Спустя тридцать минут она предстала перед своей хозяйкой в усеянном крошками платье, которые не успел сдуть по дороге встречный ветер, и вручила ей очередное послание.

Схватив конверт, Эмма разорвала его и прочла ответ Гилмора, сжав зубы, чтобы не закричать от возмущения. Как он осмелился сомневаться в ее воображении, в честолюбивости ее желаний? Послание не требовало ответа, однако Эмма не могла удержаться, чтобы не написать хоть строчку, вооружившись все той же иронией. Не стоило тратить чернила на споры, которые сами собой прекратятся завтра, как только выяснится, каково ее желание. Лучше прибегнуть к юмору:

В таком случае не занимайтесь никаким опасным спортом до завтрашнего дня, мистер Гилмор.

Она сунула записку в конверт и отдала его служанке. Дейзи поплелась к Гилмору, где ее ожидала дюжина бисквитов с начинкой из черничного джема. Не дав девушке опомниться от удивления, Элмер с любезной улыбкой протянул ей поднос, и она, ошеломленная и растроганная, положила конверт на его сверкающую поверхность. Когда он успел сходить в кондитерскую Грейзера и вернуться, ведь путь туда неблизкий, подумала она. Элмер церемонно попрощался с ней и быстро поднялся в кабинет к своему хозяину, а Дейзи все повторяла слова благодарности, грозившей перерасти в любовь.

Увидев дворецкого, Гилмор схватил с подноса конверт и нетерпеливо разорвал. Эмма не стала затевать спор, к которому приглашала первая фраза его послания, и, вновь обратившись к иронии, теперь беспокоилась о его здоровье. Приятно удивленный, Гилмор улыбнулся. Ну разве она не восхитительна? Он взял новую карточку и написал на ней, решив прибегнуть к юмору:

Будьте спокойны, Эмма, опасные виды спорта меня совершенно не привлекают, если не считать ухаживания за вами.

Эх, если бы ему удалось продемонстрировать подобное остроумие при встрече с глазу на глаз! Элмер вихрем пронесся вниз по ступенькам и, передавая конверт Дейзи, осмелился дотронуться до ее пальцев, отчего на лице девушки появилась смущенная улыбка. Стараясь, чтобы ее не сморило из-за внезапно нахлынувшей жаркой волны, она поблагодарила за бисквиты и, желая разрушить неудобное молчание, воцарившееся между ними, высказала удивление по поводу того, что ему так быстро удалось их доставить. Элмер откашлялся и совершенно бесстрастным голосом, словно ребенок, декламирующий наизусть Шекспира, ответил: я могу достать все, чего бы вы ни пожелали, разве что не могу изменить к лучшему мою внешность, как бы вам хотелось. Дейзи ошеломленно посмотрела на него, не понимая, почему он считает, будто он для нее не слишком привлекателен. Элмер снова откашлялся, повернулся к ней спиной, справился, что написано у него на ладони, снова обернулся к ней и тем же бесстрастным тоном произнес: я могу исполнить любое ваше желание, за исключением одного: сделать вас прекраснее, чем вы есть. Дейзи зарделась, смущенно попрощалась и, не чуя под собой ног, отправилась восвояси, сожалея, что не владеет тайной письма, чтобы выразить с каждым разом все более приятному молодому дворецкому то, что она сейчас чувствует, и не зная, что он уже прочел все в ее взгляде.

Спустя сорок минут она вручила послание Эмме, которая с тоской удостоверилась, что Гилмор тоже не может удержаться от того, чтобы оставить за собой последнее слово. С досадой она вскрыла конверт. Как может человек быть таким наглым? — спросила она себя, прочитав его ответ. Неужели у Гилмора нет никаких сдерживающих рамок? Эмма глубоко вдохнула и медленно выпустила воздух, чтобы успокоиться. Ей бы хотелось ответить ему, но служанка переминалась с ноги на ногу, словно они у нее болели, и снова посылать ее к Гилмору показалось Эмме слишком жестоким. Она утешилась, подумав, что, как говорил Уайльд, если и есть что-то более приятное, чем оставить за собой последнее слово, так это возможность сделать его предпоследним.

Монтгомери Гилмор жил в особняке, выстроенном в парижском стиле рядом с огромным Центральным парком, который был разбит для отдыха ньюйоркцев, для чего на эту громадную территорию пришлось завозить тонны песка из Нью-Джерси. Во времена детства его матери этот район еще оставался пустошью, где немногочисленные особняки богачей торчали, словно островки роскоши в океане грязи, которую частые снегопады украшали пятнами снега, постепенно таявшими на солнце. А теперь эти великолепные дома жались между старавшимися выглядеть элегантными зданиями и магазинами, в тени вознесенной над ними железнодорожной линии, по которой с задумчивым перестуком проносились поезда. Эмма позвонила в колокольчик на двери в десять минут шестого — именно настолько воспитанной девушке рекомендовалось опаздывать на свидание. Ее сопровождала Дейзи, чье увольнение было милостиво отменено в обмен на обещание держать язык за зубами по поводу этого визита. Было совершенно невообразимо, чтобы девушка из социального круга, к которому принадлежала Эмма, появилась в доме холостого мужчины одна, без сопровождающих, ибо подобное безответственное и безрассудное поведение навсегда запятнало бы ее репутацию, более того, репутацию всех ее потомков, по крайней мере в двух поколениях, но Эмма не хотела, чтобы ее мать присутствовала при встрече: то, что она собиралась предложить Гилмору, должно было остаться между ними двумя, матери же все это показалось бы настолько абсурдным, что она не колеблясь сразу же отвезла бы ее к доктору Бриджленду, уверенная, что девушка подхватила непонятную лихорадку, которая может довести ее до помешательства. Таким образом Эмме пришлось солгать ей и предложить упомянутую сделку служанке, которая приняла предложение с радостной улыбкой, что, как вы догадываетесь, объяснялось не только восстановлением на службе. Не успел стихнуть колокольчик, как Эмма услышала приближающиеся шаги. Кто-то шел к двери четкой размеренной походкой, словно маршируя, и она машинально поправила шляпку, выбранную в тон к алому платью, и с удивлением заметила, что Дейзи сделала то же самое. Наградив служанку недовольным взглядом, она подождала, пока дверь откроется, и на ее губах заиграла лицемерная улыбка.

Обладателем столь звучной походки оказался худощавый дворецкий, приветствовавший их легким наклоном головы, словно желал указать на что-то своим носом, после чего он повел их в библиотеку, предварительно проведя по всему обширному дому, что было, вероятно, сделано по распоряжению самого Гилмора, не упускавшего ни единой возможности произвести на Эмму впечатление. Она следовала за дворецким с равнодушным видом, стараясь ничем не выдать восхищения обилием роскошных экзотических предметов, в то время как Дейзи тяжело дышала у нее за спиной, словно они все это время бежали, а не шествовали почти церемониальным шагом. Когда наконец они добрались до библиотеки, снизу доверху заставленной полками из ореха и изящными витринами, заполненными инкунабулами, Эмма увидела, что это помещение соседствует с небольшим внутренним двориком, прохладным и тенистым, куда вынесли маленький столик для чая. Здесь рос огромный дуб с раскидистыми ветвями, защищавшими от вечернего солнца, отчего дворик показался ей восхитительным оазисом. Впрочем, она не успела как следует рассмотреть его, потому что тут же появился Гилмор. Он вошел в элегантном коричневом костюме, сопровождаемый собакой, которая тщательно обнюхала обеих дам и, убедившись, что они пахнут должным образом, плюхнулась в углу дворика, откуда лениво поглядывала на них.