Перед заморозками - Хеннинг Манкелль

— Она что, вообще правду не говорит?

— Мифоманы, чтобы ложь была правдоподобной, лгут так, что их ложь наполовину, а то и больше, правда. Тогда это проходит, и мы верим. Пока не поймем, что лжец живет в ином мире — от начала и до конца придуманном им самим.

Линда недоверчиво покрутила головой.

— А ее учеба?

— Не верю ни на грош.

— А откуда у нее деньги?

— Этот вопрос я себе тоже задавала. Может быть, мошенничает? Вполне может быть. Но я не знаю.

Малыш в песочнице позвал мать. Линда проводила Зебру взглядом. И не только Линда — проходивший мимо мужчина тоже обернулся. Линда думала над словами Зебры. Это объясняет многое, но не все. Хотя, конечно, причин для тревоги меньше, и к тому же противно, что Анна меня обманула. Что это за история с поездкой в Хельсинки? Мне это не нравится, но это и в самом деле объясняет многое.

— Это объясняет многое! — произнесла она вслух.

Подошла Зебра:

— Что ты сказала?

— Я ничего не сказала.

— Ты сидишь и в полный голос разговариваешь сама с собой. Даже в песочнице слышно.

— Просто я потрясена.

— Так ты ничего не замечала?

— Нет. Но теперь я понимаю.

— Мне кажется, тебе надо ей сказать, как ты волновалась. Что до меня, то в один прекрасный день я не выдержу. Просто категорически потребую, чтобы она прекратила врать. И тогда она перестанет со мной дружить. И будет всем врать, как скверно я с ней обошлась.

Мальчику надоело играть в песке. Они сделали несколько кругов по парку.

— Сколько тебе еще дней осталось? — спросила Зебра.

— Шесть. Потом я начинаю работать.

Попрощавшись, Линда пошла в центр и взяла в банкомате деньги. Она была очень экономна и боялась в один прекрасный день оказаться на мели. И здесь я в отца, подумала она. Мы оба экономны, чтобы не сказать скупы.

Она пошла домой, прибралась в квартире и позвонила в квартирное бюро, где ей в свое время обещали подыскать квартиру. С нескольких попыток ей удалось найти чиновника, занимающегося ее делом. Она спросила, нельзя ли переехать раньше, чем планировалось, и получила отрицательный ответ. Она легла на постель и стала размышлять над тем, что ей поведала Зебра. Тревогу за Анну как рукой сняло, но осталось неприятное чувство — как же она не смогла ее раскусить? А как, с другой стороны, она могла это сделать? Как вообще обнаружить, что человек врет? Не о чем-то невероятном, а о самых обычных, будничных вещах?

Она встала, пошла в кухню и позвонила Зебре.

— Я была настолько потрясена, что забыла тебя спросить — что ты там сказала в самом начале, что она верующая?

— Поговори с ней сама, когда она вернется! Анна верит в Бога.

— Какого Бога?

— Христианского. Иногда ходит в церковь. Во всяком случае, она так говорит. Но то, что она молится, — это точно. Я несколько раз заставала ее — стоит на коленях и молится.

— А ты не знаешь, к какой общине она принадлежит? Или это, может быть, какая-нибудь секта?

— Нет. А разве она принадлежит к какой-нибудь общине?

— Откуда я знаю. А вы много об этом говорили?

— Она много раз пыталась начать разговор. Но я ее останавливала. У меня с Богом никогда не было особо теплых отношений.

В трубке послышался дикий рев.

— Ну вот, стукнулся обо что-то. Пока.

Линда снова легла, уставясь в потолок. Что она знает о людях? Она подумала об Анне — совершенно, как оказалось, незнакомый ей человек. Потом увидела перед собой Мону — голую, расхристанную, с бутылкой водки. Линда резко села в постели. Одни психи вокруг. Все, кроме папы. Вот кто совершенно нормален.

Она вышла на балкон. Все еще было жарко. Все, хватит, решила она. Больше я про Анну не думаю. Буду просто наслаждаться хорошей погодой.

В газете она прочитала про ход расследования убийства Биргитты Медберг. Высказывание отца — Господи, сколько раз в жизни она слышала эти слова! Никаких достоверных улик, работаем в нескольких направлениях, может потребовать времени… Она выбросила газету и вспомнила про имя в Аннином дневнике. Вигстен. Второе имя в дневнике, имя человека, чьи пути как-то пересеклись с путями Анны. Первой была Биргитта Медберг.

Последний раз, решила она. Еще раз через мост. Слишком дорого, но денежки я потом сдеру с Анны как возмещение за волнения.

На этот раз я не пойду на Недергаде в темноте, решила она, пока ехала по Эстерсундскому мосту. Я найду этого парня — если Вигстен, конечно, мужчина — и спрошу, не знает ли он, где находится Анна. И ничего больше. Потом поеду домой и приготовлю отцу ужин.

Он поставила машину на прежнем месте. Ей вдруг стало страшно. Как будто она только что поняла, что вчера на этом самом месте ее чуть не убили.

Эта мысль пришла ей в ту самую секунду, когда она вышла из машины. Она втиснулась назад на сиденье и захлопнула дверцу. Спокойно, спокойно, сказала она себе. Я выхожу из машины, здесь никого нет. Никто на меня не бросится. Иду и нахожу жильца по имени Вигстен.

Она с трудом уговорила себя успокоиться, но улицу перешла почти бегом. Велосипедист еле увильнул в сторону и что-то ей заорал. Она открыла дверь и вошла. Имя увидела сразу — четвертый этаж со стороны улицы. Ф. Вигстен. Она неправильно запомнила инициал. Она медленно пошла вверх. Что за музыку она слышала вчера? Что-то латиноамериканское? Сейчас все было тихо. Фредерик Вигстен, решила она. В Дании каждый второй — Фредерик. А каждая вторая — Фредерика. Поднявшись на четвертый этаж, она перевела дыхание и нажала кнопку звонка. За дверью раздался колокольный перезвон. Она медленно сосчитала до десяти и позвонила еще раз. В ту же секунду дверь открылась. На пороге стоял старик с венчиком седых волос на затылке и очками на шнурке. Он строго сообщил:

— Быстрее никак не могу. Почему у молодежи совершенно нет терпения?

Не спрашивая ни имени, ни что ее сюда привело, он отошел в сторону, пропуская ее в прихожую.

— Я, наверное, забыл, что у меня новая ученица. К сожалению, у меня пока еще нет привычки все записывать. Пожалуйста, раздевайтесь и проходите.

С этими словами он пошел по довольно длинному коридору короткими подпрыгивающими шажками. Потом скрылся за какой-то из дверей. Ученица. Чему он собрался меня учить? Она повесила куртку и пошла за ним. Квартира была очень большая, по-видимому, когда-то две квартиры соединили в одну. В самой дальней комнате стоял большой черный рояль. Хозяин стоял у окна и листал записную книжку.

— Я вас не нахожу, — сказал он жалобно. — Как вас зовут?

— Я не ученица. Я просто хочу вас кое о чем спросить.

— Всю свою жизнь я только и делаю, что отвечаю на вопросы, — сказал человек, которого предположительно звали Вигстен. — Я всю жизнь отвечаю на вопросы. Почему так важно правильно сидеть за инструментом. Почему далеко не каждый может научиться играть Шопена с той нежностью и с той силой, какая необходима. И прежде всего — не могу упомнить, скольким оперным певцам отвечал я на вопрос, почему так важно правильно стоять, почему не следует даже пытаться петь сложные партии, если у тебя нет правильной обуви. Вам это ясно? Хорошие башмаки — главное для оперного певца. А пианисту важно, чтобы у него не было геморроя. Как вас зовут?