Чистильщик - Пол Клив

Не знаю, каким чудом, но половина пятого все-таки наступает. Я почти не чувствую облегчения, потому что понятия не имею, сколько шагов мне удастся пройти, прежде чем кто-нибудь окликнет меня по имени, прикажет остановиться, лечь на пол и заложить руки за голову. Уже в коридоре, с портфелем в трясущихся руках, я едва успеваю заметить, что Мелисса тоже только собралась уходить и что ее провожает детектив Кэлхаун. Я думаю, не ждала ли она все это время, пока я закончу. Она пробыла тут около трех часов, беседуя с детективами. Дьявол, что она им рассказала?

Я быстро отступаю обратно в офис и выглядываю из-за двери. Пока она там стоит, из лифта выходит детектив Хэнсон. В его руках, в прозрачном полиэтиленовом пакете, лежит нож. Не просто нож, а мой нож. Мой любимый, кстати. Выражение гордости на его лице невозможно спутать ни с чем. Мелисса и Кэлхаун направляются к нему и к лифту. Останавливаются, чтобы поговорить. Я бы очень хотел узнать, о чем они говорят, и, если все пойдет так, как запланировано, скоро узнаю. Потом Кэлхаун заходит с ней в лифт и двери закрываются. Я кидаюсь к лестнице и сбегаю вниз, не обращая внимания на жжение в паху. И оно того стоило, потому что я успеваю заметить, как Мелисса выходит из здания. Теперь она одна. Иду к двери. Никто не кладет руку мне на плечо.

Смотрю направо. Мелиса направляется к Эйвон-Ривер, поэтому я поворачиваю туда же, перехожу ту же дорогу, обхожу тех же людей, что и она. Дойдя до поросшей травой насыпи, она поворачивает направо и идет прямо, параллельно темной водной глади. Я делаю то же самое, но пытаюсь сохранить расстояние между нами в добрые пятьдесят метров. Мне нужно быть внимательным, потому что, если она вдруг побежит, я не в том состоянии, чтобы ее догонять.

Через пару минут она сворачивает к ближайшей скамейке, садится и смотрит прямо на меня. Я останавливаюсь, изучаю землю у себя под ногами, как будто нашел там что-то интересное. Чувствую, что она продолжает на меня смотреть. Когда я поднимаю голову, то вижу, что она улыбается.

Лето будет длинным, но это ничего, она любит лето. Нет ничего лучше, чем прогуливаться, ощущая приятный северо-западный ветерок, нет ничего лучше, чем находиться среди людей, которые тоже наслаждаются жизнью. Летом так происходит. Потом приходит зима и уносит с собой все это, покрывая весь город серым слоем депрессии, пропитывая всех дождем, холодным ветром и смогом.

Салли в замешательстве. Насчет Джо. Насчет его лжи.

Она понимает, почему он соврал, сказав, что его мама больна. В этой лжи она с радостью согласилась поучаствовать, потому что это защищало его. Джо не хотел, чтобы все узнали, что его яичко раздробили плоскогубцами. Если бы что-нибудь в этом роде случилось с Мартином, ну, она бы хотела, чтобы кто-нибудь вроде нее помог ему. Все, на что она теперь может надеяться — это то, что пенициллин, который она ему оставила, ускорит процесс выздоровления и победит любую инфекцию. Должно помочь. Если не поможет, ему придется лечь в больницу. У него не будет выбора.

Она пришла к нему в день, когда на него напали, и приходила следующие три дня: один раз нашла его без сознания на полу. Она и на следующий день хотела прийти, но ее отец упал и сильно ушибся, и ей пришлось остаться дома. Семья была на первом месте. Ей все-таки пришлось ходить на работу — у нее не было в запасе выходных дней — но с работы она ехала прямо домой и помогала отцу. У него было смещено бедро и сломана ключица, но он поправлялся.

Салли собиралась прийти к Джо в понедельник — ему надо было снять швы — но он сам пришел на работу. Непосредственно о нападении они не говорили. Она хотела бы уговорить его обратиться в полицию, но не на работе.

Ей не понравилось, что он соврал ей, сказав, что видел фотографии мест преступления только на стенде в конференц-зале. Он знает, что то, чем он занимается — это воровство, но он, конечно же, борется с желанием во всем ей сознаться. Она не может себе представить, что человек с широкой и такой наивной улыбкой способен сознательно врать, но человек, который улыбнулся ей в закрывающиеся двери лифта пару недель назад, пожалуй, это был какой-то другой Джо, разве нет? Это был Джо, который способен на…

На что? На все?

Нет. Не на все. Но он выглядел так, будто умеет врать. Он выглядел спокойным, расчетливым, как будто прекрасно понимал, что происходит. Салли напоминает себе, что это была лишь мимолетная улыбка, что на самом деле Джо совсем не такой.

Но к чему эта ложь?

Каждый раз, когда она пересматривает про себя возможные ответы на этот вопрос, один из ответов кажется очевидным: кто-то заставляет Джо делать то, чего он делать не хочет. Значит, кто-то ему должен помочь, и, очевидно, что помочь должна именно она. Это ее христианский долг — убедиться, что никто не причинит ему боли.

Джо выглядел нервным и тревожным большую часть дня, особенно после обеда, и она догадывается почему: человек, который давит на него и заставляет добывать информацию, потребовал очередную порцию. Конечно, она пока не может понять, почему папки остались в квартире у Джо, а не у человека, который напал на него, но она предполагает, что это связано с какой-нибудь их договоренностью. Возможно, Джо забыл захватить с собой папки на встречу с этим человеком и разозлил его. Может, эти папки уже не у Джо, а у человека, который ему угрожает. Единственный способ узнать все наверняка — это присматривать за Джо. Так же, как Джо будто бы присматривает за женщиной, которая пришла поговорить с детективами.

Как и до остальных, до нее донеслись слухи, гуляющие по участку. Эта женщина, возможно, приблизит расследование к развязке. Может быть, тогда Джо перестанет угрожать опасность.

Видеть Джо, наблюдавшего за женщиной, оказалось неприятно. Он был настолько ею заворожен, что в какой-то момент Салли была уверена, что он знает ее. Но он, конечно же, просто пытался узнать все возможное, чтобы ему было что рассказать своему палачу и уберечься от очередной пытки.

Стоя на улице, глядя из-за угла на Джо, который ее не видел, Салли не понимала, почему он последовал за женщиной, но она проследит за ним, пока наконец не найдет способа вытащить его из той передряги, в которую он попал.

Эйвон полна уток, пивных банок и пустых пакетов из-под чипсов. Мочу, оставшуюся после вечера пятницы, смыло куда-то к черту, туда, куда обычно смывается моча. Среди мусора плавают пучки травы. Кто-то — кто-то с худшей работой в мире — прошелся вдоль реки и подобрал все использованные резинки. Как ни странно, вид все равно красивый. Темная вода отражает солнце и играет тенями, хотя, если честно, я не особый ценитель природы. Эту реку вообще можно было бы забетонировать, мне все равно.

Когда я подхожу ближе, Мелисса отворачивается, как будто я настолько незначителен, что на меня даже смотреть неинтересно. Через несколько секунд она снова смотрит на меня. Я начинаю осознавать, какая боль терзает мою промежность. Как будто оставшееся яичко испытывает страшную тоску по утерянному собрату, и ему страшно в присутствие женщины, которая это сделала. Останавливаюсь в метре от скамейки. Она не двигается с места. Сердце у меня тяжело бьется в такт с пульсирующим яичком. Не понимаю, что меня вдруг так напугало.