Философия достоинства, свободы и прав человека - Александр Геннадьевич Мучник

исчезнет и сама витрина, и это есть характернейший признак победившего совка». Иными словами, есть нечто сквозное, неизменное, основополагающее, что роднит среднестатистического подданного советской империи и гражданина постсоветского государства. Речь идёт о некоторых отличительных чертах поведения, которые позволяют их легко идентифицировать вне зависимости от их этнического происхождения буквально в толпе любой западноевропейской страны. Это те стереотипы, те модели поведения, которые на литературном языке именуются хамством, а в просторечии — жлобством, сопровождаемые при этом крайней пренебрежительностью к чужому мнению, безответственностью по отношению к судьбам других людей, стран, к исходу любого дела, не связанного с личными интересами субъектов такого действа. Доведенная до логического конца всепоглощающая самоуверенность коллективного хамства является, пожалуй, наиболее выразительной особенностью традиции невежества. Хорошо изучивший человеческую породу Наполеон как-то по сему поводу весьма едко заметил, что «невежество ни в чем не сомневается — ему все ясно сразу». Неслучайно, политический режим, восторжествовавший на бескрайних просторах большевистской державы, получил очень выразительное наименование — реакционное хамодержавие. Иными словами, установившийся режим власти, утвердившийся правящий класс и устоявшийся в стране стереотип повседневного отношения людей друг к другу стали органическим продолжением господствовавших в Российской (большевистской) империи нравов.

На это обстоятельство, проявившее себя во всей «красе» сразу же после падения монархии, обратил внимание писатель В.А. Коротич. В частности, он писал: «Подыскивая слово для определения рванувших тогда к власти, не хочу пользоваться ни их выдумкой «рабочие и крестьяне» или «трудящиеся», так как это неправда, ни бытовавшим в революционные годы «хамы» или недавно воскрешенным «быдло». Мне кажется, у нас есть словечко для обозначения такой публики — нахрапистой, не шибко культурной, но настаивающей на своем праве быть именно такой — «жлоб». Захватившая власть в стране жлобократия была убийственна, отшвыривая прежние жизненные стандарты и не заменяя их ничем жизнетворным… Жлобократия стала беззаконием, а не тиранией, как многие считали. Тирания — это хоть какие-то законы; у большевиков их долго не было даже формально». Большевистская «жлобократия» стала правящим классом в СССР, выполняя попутно роль правоверного носителя и неизменного хранителя традиции невежества. Результаты правления этой касты лжецов и подлецов были воистину ужасающими. Кто-то заметил, что ничто не может сравниться с опытом очевидца, но при этом ценность опыта подлости цены не имеет. Потому что свидетелей подлости как правило не оставляют в живых. Видимо, по этой причине лишь немногие отважились внести свою лепту в летопись повседневной подлости своих соотечественников по отношению друг к другу.

Трагические картины рабского труда, изощренных измывательств над человеческим достоинством, а также неистового истребления людей во времена безраздельного господства воинствующего невежества оставили потомкам писатели, прошедшие всеми кругами «Дантова ада» советских тюрем и концентрационных лагерей. В их числе, в первую очередь следует склонить голову в дань памяти Варлама Тихоновича Шаламова (1907–1982) за его цикл произведений, центральное место в которых занимают «Колымские рассказы», Евгении Соломоновны Гинзбург (1904–1977) за её трагические мемуары «Крутой маршрут», Евфросиньи Антоновны Керсновской (1907 — 1994) за её потрясающую книгу «Сколько стоит человек», В.И. Туманова за его книгу «Всё потерять — и вновь начать с мечты…» и многих, многих других авторов, описавших эту страшную быль лагерной империи. Но заслуга в воссоздании наиболее обобщенной картины мучительной жизни и трагической гибели обитателей этой империи, несомненно, принадлежит А.И. Солженицыну — автору знаменитой книги «Архипелаг ГУЛАГ». Все эти авторы в своих книгах запечатлели ужасающую картину страданий людей, попавших в беспощадные жернова советской лагерной империи, но объяснение природы этого исторического феномена давали с самых разных идеологических, политических и культурных позиций. Оное не осталось незамеченным для вдумчивых исследователей, в связи с чем, например, Ю.Н. Афанасьев отметил, что «кстати говоря, своим «государственничеством» лагерник Солженицын сильно отличался от такого же лагерника Шаламова. Солженицын мыслил категориями неприязни к советскому режиму и писал о его ГУЛАГе. А Шаламов думал и писал о неприятии Русской Системы и о подавленном ею человеке».

Но в любом случае, если суть российской истории XIX века можно познать через такие произведения литературы, как «Кто виноват?» и «Что делать?», то суть советской истории ХХ века, эпохи пыточных подвалов, тюрем и концентрационных лагерей невозможно постигнуть без так называемой лагерной прозы. Не случайно, писатель, депутат Государственной Думы России, владелец ряда российских и британских СМИ Александр Евгеньевич Лебедев заметил, что «история России ХХ века состоит из двух учебников. Первый написан вертухаями, наблюдавшими за событиями с Вышки (вертикаль власти). Второй — зэками, жившими на зоне. История вертухаев издана миллионными тиражами и изучается в школах и вузах. История зэков, увы, имеет куда меньший тираж, и ее нигде не преподают. Ибо история сопротивления власти — и сегодня самый запрещенный предмет». Наплевательское отношение к памяти невинно убиенных — одна из характернейших особенностей носителей традиции невежества.

Думается, что именно к ним — носителям этой вековой традиции на бескрайних просторах бывшей Российской (советской) империи — было адресовано брошенное в сердцах восклицание Солженицына: «Будьте вы прокляты, чтС вы к нам привязались? Почему мы до смерти виноваты перед вами, что родились на этой несчастной земле и должны вечно сидеть в ваших тюрьмах?». Трудно даже себе представить сколько же поколений людей — представителей самых различных этносов и коренных народов, языковых и религиозных общин — готовы были бы расписаться под этими словами автора «Архипелаг ГУЛАГ»…

Невежество, хамство, жлобство так укоренились в порах советского общества, что они время от времени прорывались даже на международной арене, причём в самых неподобающих местах и в самое неподходящее время. Яркий пример подобного поведения на пике своей политической карьеры явил миру глава правительства СССР Никита Сергеевич Хрущев (1894–1971). Так, выступая 25 сентября 1960 г. на 15-й Генеральной Ассамблее ООН, он умудрился изречь с трибуны этого почтенного учреждения: «Я вам покажу Кузькину мать!». При этом угроза сия в адрес западных стран, по устоявшейся легенде, сопровождалась ударами по трибуне каблуком его башмака. С тех пор идиоматическое выражение «Кузькина мать» стало символом великодержавного советского жлобства во всем мире.

Безошибочным индикатором этого же качества, но уже для внутреннего употребления стало другое выражение, которое было весьма расхожим в среде высокопоставленных советских бонз. Академик Яковлев своей книге «Сумерки» привёл весьма колоритный эпизод, произошедший по прилету Хрущева в Москву 13 октября 1964 г. непосредственно накануне его отставки: «Во Внуково Хрущева встречал Семичастный. Подрулил самолет, из которого вышел Хрущев и, как потом рассказывал Семичастный, спросил его:

— А где же все остальные бляди?

— Никита Сергеевич, идет заседание Президиума. Вас там ждут». Безусловно, очень грубое выражение. Несомненно, оно характеризует его автора не с лучшей стороны, но при этом закрадывается подозрение, что в неменьшей степени и уровень культуры, а также порядочности его соратников по правящему классу СССР, в чём, в чём, но в глубоком и всестороннем знании