Я никогда не - Малика Атей

– Когда освободишься, напиши. Хотя бы покурим, – быстро успокоилась, что она прощена, Бахти.

– Давай, целую, – уже примирительно и мило ответила Анеля.

Понимаете, Бахти не умела просить прощения. Дело было не в словах, которые она произносила – только садист будет требовать извинений в определенной, детальной, унизительной форме, – но Бахти так просила прощения, будто бы это дело решенное. Будто, если она приносила извинения, ее обязаны были извинить, будто ее извинения не могли не принять. Она не просила прощения, она требовала его, потому что она уже успевала сама себя простить. Анеля, должно быть по привычке, сказала Бахти, что все нормально, но у нее оставался осадок – осадок, которого не заметила Бахти, осадок, который я взметнула на балете своими словами о Юне.

У Бахти была короткая, ненадежная память, но идиотский цвет волос каждый день служил ей напоминанием. Спать с Баке, чтобы выкрасить волосы и купить кордицепс. И когда она поняла, что ее настоящее хуже ее страхов, она решилась. Она решила бросить Баке, бросить его легко и быстро, как она бросила первого мужа, когда поняла, что он безнадежен, она хотела сделать это сразу же, но Баке был занят, он мог увидеться только следующим вечером, после балета. Бахти нервничала. Когда-то давно ребята советовали ей комедию, милую комедию из девяностых с Жаном Рено и Жераром Депардье, и чтобы унять волнение, Бахти поставила ее.

К несчастью, фильм начинался с измены любовницы богатого мужчины с Рено: с короткой, никому из нас не запомнившейся сцены, в которой убитую любовницу, в пакете, закапывают темной ночью в лесу.

Что она вообще знала о Баке? Что он родился в глухом ауле, где трескается от сухости земля, что он закончил скромный аграрный институт, что через несколько лет он стал так богат, что мог спускать лишнее в казино? Когда Бахти принимала от него деньги, пути, которыми он получил их, были ей не важны.

И весь вечер она стирала свои вещи, чтобы если – если вдруг, не оставить после себя грязных. Те, что не успела постирать, она выкинула. Она купила маме творожные кольца и «Наполеон». За ней заехал Эрик, водитель Баке, и пока Бахти приближалась к последней встрече с ним, она поняла, что никто из ее окружения не знает даже его имени. Ни имени, ни года рождения, ни одного контакта. Мы с ней не разговаривали, и она написала Анеле. Она отправила ей короткое сообщение.

Если со мной что-то случится. Булат Омарович Сабитов. 19.03.1965. Номер машины – А213 НН [78].

Однако Баке не разозлился. Он сказал, что Ануар слишком маленький и несерьезный, что он скоро разлюбит Бахти и бросит ее, и если Бахти дождется этого момента, назад Баке ее уже не примет. Он сказал, что не заслужил такого отношения. Он сказал Бахти, что даст ей время подумать до понедельника.

И после вежливого разговора, в котором Баке ни разу даже не повысил голос, Бахти не стала препираться и согласилась, чтобы Эрик отвез ее до дома. Она хотела пойти пешком, чтобы почувствовать долгожданную свободу, но ей было неловко. Одна последняя поездка – это не страшно.

Эрик высадил ее у самого дома. У подъезда стоял Ануар, он смотрел на номера медленно отъезжавшей машины.

В отличие от Боты Анеля хорошо знала: один звонок Ануару о Баке – и все, габелла.

Я встретила Ануара в начале осени, я покупала продукты, а он сажал Гульжу в такси. Небо было синим, и птицы пели, как будто никто из нас не жил в густом коричневом смоге.

– Кора! – Ануар окликнул меня, захлопнув за Гульжей дверцу.

Он посмотрел на меня виновато, и я посмотрела на него виновато.

– Вы теперь вместе? – спросила я без надобности.

– Пока смерть не разлучит нас, – ответил Ануар, криво улыбнувшись. – Она ждет девочку, – добавил он после короткого колебания.

– Как же ты… – Я опешила и не договорила.

– Это глупо, Кора, это так издевательски глупо. – Он забрал у меня пакеты, и мы пошли вниз, в направлении моего ателье. Я все еще не закрыла его, оставалась пара недель.

Он молчал, не зная, как рассказать свою стыдную историю, потом, может, вспомнил, что мы рассказывали друг другу подобные истории, потому что он стал говорить просто, не подбирая обтекаемых выражений.

– Я не хотел ее видеть, я был жутко уставший, она приехала ко мне среди ночи без приглашения, ревела, что любит меня и всегда меня любила. Я уснул на ней – короче, ладно, я уснул в ней. И когда утром я вышел и снял презерватив – наверное, давно поздно было.

– Ты не обязан на ней жениться, – мне было плевать на Гульжу, – ты не обязан портить себе всю жизнь только потому, что девятнадцатилетняя стерва, которая берет все, что ей приглянется, вынуждает тебя.

Кажется, это был новый для Ануара взгляд – его шаг стал бодрее. На полпути между торговым центром и ателье находилась школа, там в свое время учились Юн с Каримом, и там теперь учился сын Айи. Было около двух часов дня, школьники уже выбежали на крыльцо и играли, их матери стояли поодаль, и среди них Айя в расписной джинсовой куртке и таких же штанах. Из всей нашей бывшей компании, по иронии, только с ней мы поддерживали связь – она то заказывала что-то, то просто писала или заглядывала.

Нескладный сын Айи играл с красивой девочкой – ее юбка сзади смялась, укоротив и без того малую длину, обнажая сильные балетные ноги.

– Никогда бы не подумала, что мой ребенок будет дружить с дочерью Саши, – сказала Айя, глядя на детей.

– С кем? – резко спросил Ануар, теперь внимательно посмотрев на девочку.

– А, ты не видел Сашину дочь? Вон она, Камила, с моим играет. Ну в принципе неудивительно, что ты ее не знаешь, они же с Сашей не общались никогда. Да и сейчас не общаются, я не заставляю Сашу сюда приходить, он и не видел ее. Честно, я бы на ее матери тоже не женилась. – Айя кивнула в сторону бесформенной девушки, очевидно, матери Камилы. – На чем там жениться?

Ануар, ошарашенный, переводил взгляд с матери на дочь – наверное, первая почувствовала на себе его взгляд, потому что теперь и она заметила нас и кивнула Айе, Айя доброжелательно помахала в ответ.

– Надо подойти, неудобно, – сказала она, и мы послушно пошли к матери девочки. – Эля, познакомься, – Айя представила нас, – это друзья Юна и мои друзья, конечно.

Эля подозвала к себе дочь, и та нехотя повиновалась. Наверное, она не набегалась и теперь не могла стоять на месте спокойно – приподнималась на носочки, как у станка – мгновение вверх, с сопротивлением вниз. До чего же странно: Эля, скучная, как карагач, невнятный Юн – родители самой красивой девочки на свете.

– Мам, я пойду? – Камиле наскучило топтаться на месте.

– Дорогу без меня не переходи. Час пик, – оправдалась перед нами Эля.

Юну обязательно надо увидеть свою ошеломительную дочь: к комплексу непорядочности добавится гигантское, неистребимое сожаление.