Полковник Кварич - Генри Райдер Хаггард

И все же, хотя мы не оставляем свидетельств о них в наших рождественских выпусках, невзгоды были и будут всегда, ибо сколь счастливой ни покажется нам жизнь многих людей, мир, в котором мы вынуждены жить, вовсе не весел. Во всяком случае, так думал Гарольд Кварич в тот вечер прощальной сцены с Идой на кладбище, и так он продолжал думать в течение некоторого времени. Жизнь человека – это всегда в той или иной мере борьба; он пловец в бурном море, и чтобы выжить, ему приходится беспрестанно работать конечностями.

Если же он становится малодушным или устает и больше не прикладывает усилий, то какое-то время он остается на плаву, но затем, в конце концов, морально или физически, исчезает. Мы в борьбе добываем средства к существованию и всё, что делает жизнь достойной в материальном смысле, и ничуть не менее мы призваны бороться с армией духовных напастей и страхов, которые мы то побеждаем, то сдаемся им на милость. Каждый утонченный мужчина и многие женщины смогут вспомнить периоды своего существования, когда жизнь казалась не только бесполезной, но и ненавистной, когда наши маленькие успехи, если таковые имелись, исчезали в бездне наших многочисленных неудач, когда наши надежды и стремления угасали, растворялись, как маленькое облачко на закате, и мы были окружены черной и одинокой духовной ночью, из которой пропала даже звезда веры. Такое время наступило для Гарольда Кварича.

Его дни и без того не были счастливыми днями, но он, как человек порядочный и серьезный, обладал той трогательной верой в Провидение, которая дана некоторым из нас и которая несет с собой награду душевного спокойствия. А затем из сумрака его смирения, подобно Ангелу Рассвета, возникла надежда на счастье, и жизнь внезапно озарилась светом любви и стала в его глазах прекрасна. Но теперь эта надежда угасла: женщина, которую он глубоко любил, и которая ответно любила его, отдалилась от него, оставив его опустошенным, но ушла от него не в могилу, а в объятия другого мужчины.

Удел человечества – сталкиваться со многими бедами и несчастьями: болезнями, бедностью, смертью, но сомнительно, что у зла есть в руках другая стрела, столь же острая, как та, которая пронзила его сейчас. Да, он был уже не молод, и поэтому не испытывал такой сильной агонии разочарованной страсти, этого тяжкого чувства невосполнимой утраты, какое в подобных обстоятельствах иногда охватывает молодых. Но если в молодости мы чувствуем более остро и наделены большей силой воображения, у нас есть, по крайней мере, больше сил, чтобы выстоять, и надежда не умирает окончательно. Ибо мы знаем: время залечит наши душевные раны, или, даже если мы этого не знаем, так оно происходит само. Более того, иногда наступает момент, когда мы оглядываемся назад на наше горе и того, кто был его причиной, с удивлением, а порой даже с презрением и горькой усмешкой. Увы, когда удар настигает нас в более поздние годы, все происходит не так. Возможно, поначалу нам даже не так больно, как если бы на нас обрушилась дубина судьбы, а не ее острый меч. Увы, эффект от такого удара более продолжителен, и до конца наших дней мы пребываем в холодном оцепенении, ибо у времени нет бальзама, способного исцелить нас.

Все это Гарольд со всей ясностью осознал в тяжелые дни, последовавшие за их прощальным разговором на кладбище.

Он принял свое наказание как воистину смелый человек. С непроницаемым лицом он выполнял свои ежедневные дела, но даже стойкое поведение полковника не уменьшило тяжести этой кары. Он пообещал не уезжать до тех пор, пока Ида не выйдет замуж, и он сдержит данное ей обещание, но в глубине души он гадал, хватит ли ему сил ее видеть. Каково это будет, увидеть ее, прикоснуться к ее руке, услышать шелест ее платья и музыку ее любимого голоса, и вновь, и вновь осознавать, что все эти вещи не для него, что они перешли в собственность другого мужчины?

На следующий день после того, как Эдвард Косси был вынужден передать закладные на замок Хонэм мистеру Квесту, полковник отправился на охоту. Незадолго до этого он стал обладателем нового ружья работы известного лондонского оружейника, в котором он, будучи заядлым охотником, остро нуждался. Гарольд «порадовал» себя этим ружьем, когда вступил в небольшое тетушкино наследство, но тогда оно было только-только готово. Красивое, мастерски сделанное, оно в любое другое время наполнило бы сердце охотника радостью.

И все равно, когда он собрал его, уравновесил и произвел пару воображаемых выстрелов по дроздам в саду, то на какое-то время забыл о своих скорбях, ибо горе и впрямь должно быть крайне тяжелым, если его не способно облегчить даже новое ружье известного производителя. Поэтому на следующее утро полковник взял свое приобретение и пошел к болотам у реки, где, насколько ему стало известно, были замечены несколько стаек бекасов, чтобы попытаться подстрелить хотя бы парочку и испытать новое ружье.

В это же утро Эдвард Косси получил письмо, которое ничуть его не обеспокоило. Оно было от Белль Квест, и в нем говорилось следующее:

«Дорогой мистер Косси, приезжайте ко мне сегодня в три часа дня. Я буду ждать вас, и я уверена, что вы меня не разочаруете. Б.К.».

Он долго колебался, не зная, как ему поступить. В данный момент Белль Квест была последней, кого он хотел бы видеть. Его нервы были расшатаны, и он опасался бурной сцены. С другой стороны, он не знал, какая опасность может ему угрожать, если он откажется приехать. Квест получил свою цену, и Косси знал, что супруга ему больше нечего бояться. Но ревнивая женщина не назначает цены, и если он откажет ей, кто знает, вдруг тем самым он поставит себя под удар, который пока не может предвидеть? Кроме того, ему очень не хотелось давать дальнейшие поводы для сплетен. Прекрати он внезапно общение с Квестами, как это тотчас вызовет в таком маленьком провинциальном городке, как Бойсингем, где все его движения были отлично известны, подозрения и разного рода домыслы. Поэтому, хотя и с тяжелым сердцем, он все же решил пойти.

Соответственно, ровно в три часа дня его пригласили пройти в гостиную «Дубов». Миссис Квест там не было. Более того, он прождал десять минут, прежде чем она вошла. Она была бледна, настолько бледна, что сквозь гладкую кожу на лбу отчетливо просвечивали синие вены, а в том, как она держалась, чувствовалась странная напряженность, которая испугала Эдварда. Она также была неестественно тихой, но эта молчаливая сдержанность имела зловещий характер затишья перед бурей, и когда она заговорила, ее слова были резкими, быстрыми и яркими.

Она не пожала ему руки, лишь села и в упор посмотрела на него, медленно обмахиваясь разрисованным веером из слоновой кости, который взяла со стола.

– Вы послали за мной, Белль, и вот я здесь, – сказал он, нарушая молчание.

И тогда она заговорила.

– Вы сказали мне на днях, – произнесла она, – что вы не помолвлены с Идой де ла Молль. Это неправда. Вы с ней помолвлены.

– Кто вам это сказал? – с вызовом спросил он. – Квест, я полагаю?

– У меня есть более надежный источник, – ответила она. – Я узнала это от самой мисс де ла Молль. Теперь послушайте, Эдвард Косси. Когда я вас отпустила, я поставила условие, и это условие состояло в том, что вы не должны жениться на Иде де ла Молль. Вы все еще собираетесь жениться на ней?