Дочь палача и Совет двенадцати - Оливер Петч

– Я могу еще раз попробовать сурьму, – сказал он рыбоглазому. – Но боюсь, что опухоль уже не остановить.

– И тем не менее она по-прежнему жива, – пожаловался мужчина. – И так продолжается почти год.

– Можно подумать, господин Пфунднер, вы желаете своей супруге скорейшей смерти…

– Господи помилуй! – Рыбоглазый возмущенно мотнул головой. – Просто больно видеть, как она страдает.

– Тогда подарите ей свое время и любовь. И то и другое уже многих исцелило.

Пфунднер робко улыбнулся.

– Первого у меня не так уж много. А второе тает, как снег под солнцем, стоит поглядеть на нее, чахлую и зловонную… Полагаю, доктор Гайгер, вы понимаете, о чем я.

– Нет, боюсь, что не понимаю.

Симон возблагодарил небеса. Подумать только, в нескольких шагах от него стоял Малахия Гайгер собственной персоной! Лекарь не верил своему счастью. С другой стороны, не было ничего необычного в том, что известнейший мюнхенский врач приглашен на такой вечер. Все, что теперь оставалось, это набраться смелости и заговорить с доктором. Правда, он не взял с собой записей. Хотя это, возможно, и не самое подходящее место, чтобы обстоятельно говорить на такие темы…

Ну, на худой конец, можно заложить основу для будущей беседы.

Симон глубоко вдохнул.

– Я сейчас, – шепнул он Петеру.

Потом собрал все свое мужество в кулак и шагнул к мужчинам.

– Ну, хоть давайте моей жене побольше снотворного мака, – говорил Пфунднер. – Тогда не придется слышать по ночам ее крики и жалобы…

Симон робко кашлянул.

– Доктор Гайгер, – вмешался он в разговор. – Прошу прощения, что прерываю…

Оба с удивлением оглянулись на лекаря. Пфунднер раздраженно дернул тонкими, едва заметными бровями.

– С какой это стати вы влезаете в нашу беседу? – рявкнул он. – Кто вы такой вообще?

– Э… я доктор Симон Фронвизер из Шонгау, и…

– Из Шонгау? – Пфунднер желчно рассмеялся. – Это где-то рядом с Альпами, верно? В оперу стали пускать всякую деревенщину?

«Я здесь по приглашению курфюрстины, карп ты напыщенный», – подумал Симон. Но вслух говорить этого не стал. Тогда наверняка пришлось бы рассказать о поручении разыскать придворную собаку, а этого ему хотелось меньше всего.

– В Шонгау тоже есть театр, – заявил Симон, выпятив подбородок. – И неплохой, скажу я вам.

Он, конечно же, врал – до сих пор в Шонгау заезжали лишь странствующие труппы, ночевали в трактирах и выступали на площади. Но Симона возмутило высокомерие мюнхенского патриция.

– Можете как-нибудь посетить наш старинный город, – добавил он.

– Ну, это вряд ли, – промолвил Пфунднер. – А теперь, пожалуйста, оставьте нас.

– Вы сказали, что вы доктор? – вступил в разговор Малахия Гайгер и пристально взглянул на Симона. – Я бывал в Шонгау. Правда, очень давно. Тамошний лекарь умениями, мягко говоря, не отличался, а вот выпить, к сожалению, любил.

«Мой отец», – с горечью подумал Симон.

– Городской совет назначил меня лекарем всего пару лет назад, – сообщил он, не углубляясь в свое прошлое.

– Мои поздравления. А где вы учились, позвольте спросить?

– В Ингольштадте. Но с тех пор прошло уже много лет.

Симон почувствовал, что краснеет. Обучение в Ингольштадте было темным пятном в его биографии. Через несколько семестров ему пришлось бросить учебу – из-за нехватки денег и, вероятно, лени. Для отца это стало тогда огромным разочарованием.

– Поначалу я… несколько лет проработал цирюльником, – добавил он нерешительно.

– Цирюльником! – Пфунднер злорадно рассмеялся. – То есть обыкновенный пиявочник. Тянули кровь и деньги.

– Не вздумайте порочить цирюльников, – строго произнес Гайгер. – Зачастую цирюльник умеет куда больше, чем какой-нибудь юный медикус, который только и может, что определить цвет мочи. И они разбираются в болезнях куда более серьезных… – Он с интересом взглянул на Симона. – Мы как раз обсуждали опухоль, которая мучает супругу почтенного казначея. Сначала она появилась в левой груди, и я в конце концов вынужден был отнять ее. Теперь опухоль перешла на правую грудь и увеличивается каждую неделю. Скажите, любезный коллега, как бы вы поступили?

Симон видел, с каким пренебрежением смотрит на него Пфунднер. Что за совет может дать простой цирюльник из Шонгау? Он задумался на мгновение, потом прокашлялся.

– Если опухоль величиной уже с голубиное яйцо, вероятно, придется отнять почтенной женщине и вторую грудь, – ответил он. – С захватом здоровой плоти, чтобы болезнь не распространялась. Потом прижечь рану, перевязать и…

Он помедлил.

– И?… – спросил Гайгер.

– И молиться. Если это то, что я думаю, то лишь Господь в силах помочь этой женщине.

– Ха, и снова Бог! – прошипел Пфунднер. – Вот что советует цирюльник из Шонгау? Молиться? Больше вы ничего не умеете?

Симон хотел ответить, но в этот момент раздались фанфары, и все разговоры в зале сразу смолкли. Затем распахнулись двери напротив сцены, и появился отряд стражников. Симон разглядел среди них курфюрстину в праздничном наряде, а подле нее – роскошно одетого мужчину, вероятно, ее мужа, самого курфюрста. Рядом шли мальчик и девочка лет десяти, и оба были одеты как взрослые. На сцену вышел герольд и стукнул по полу позолоченным посохом.

– Почтенные гости, склоните головы перед курфюршеской семьей! – приказал он.

В зале все преклонили колена, дворяне и придворные на балконах тоже склонили головы. Некоторое время стояла тишина, и Симон слышал стук собственного сердца. Он едва не касался лбом пола. Каким же надо быть идиотом, чтобы посоветовать величайшему врачу Баварии молиться! Неужели нельзя было предложить ему какое-нибудь лекарство, какое-нибудь чудодейственное средство? Теперь все его попытки стать ученым, вероятно, обречены на провал, а трактат пригодится разве что для растопки. Какой позор!

Снова раздались фанфары, люди начали подниматься с колен и занимать места. На сцене появились музыканты и принялись настраивать свои инструменты. Фронвизер вздохнул. Его единственный шанс был упущен.

Тут лекарь почувствовал руку у себя на плече. Он обернулся и увидел, к своему изумлению, Малахию Гайгера. Доктор улыбался.

– Я оценил вашу честность, коллега, – произнес он. – Это и отличает мастера от шарлатана. Против рака нет средства. Если у вас будет желание побеседовать, можете заглянуть завтра в полдень в больницу Святого Духа. Поговорим с глазу на глаз, как коллеги.

Он развернулся и направился к одному из балконов. Симон до того растерялся, что некоторое время стоял неподвижно.

Поговорим с глазу на глаз…

Только когда поднялся занавес, Фронвизер осознал, что Петер снова куда-то подевался.