Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры - Олег Хлевнюк

Реализация инструкции от 8 мая, хотя принципиально не изменила общие принципы сталинской карательной политики, фактически означала отказ от планов широкомасштабной чистки и создания новой двухмиллионной, а затем миллионной сети трудовых поселений, которые вынашивались в разгар кризиса. Массовые выселения крестьян были прекращены, высылка в трудовые поселения осужденных на небольшие сроки и «городского контингента» осуществлена лишь в некоторой степени. Сталинское государство не имело ресурсов для обеспечения своих репрессивных аппетитов. В первое время после принятия инструкции от 8 мая 1933 г. руководство ОГПУ старалось лишь минимально снизить первоначальный миллионный лимит новых трудпоселков. 15 мая 1933 г. Ягода просил правительство выделить ресурсы на 746 тыс. трудпоселенцев[421]. Однако после различных согласований уже в июне 1933 г. были определены новые лимиты — 550 тыс. трудпоселенцев[422]. 21 августа 1933 г. эти планы были официально утверждены постановлением СНК СССР «Об организации трудовых поселений». В нем предусматривалось направить в трудовые поселки ОГПУ Западной Сибири и Казахстана в течение 1933 г. 550 тыс. человек, а именно: в дополнение к 124 тыс. трудпоселенцев, прибывших на место и находящихся в пути, 48 тыс. «кулаков» с семьями, высылаемых в порядке реализации инструкции от 8 мая, а также 378 тыс. осужденных на сроки от 3 до 5 лет и членов их семей[423].

В глазах высшего руководства страны планы создания трудовой ссылки могли быть дополнительно дискредитированы также скандалом вокруг назинской трагедии, о которой говорилось в предыдущей главе. В сентябре 1933 г. в Москве получили адресованное на имя Сталина уже цитировавшееся письмо В. А. Величко. По поручению Кагановича, который в этот период регулировал работу Политбюро вместо находившегося в отпуске Сталина, письмо Величко было разослано членам Политбюро. Поскольку письмо было адресовано Сталину, Каганович вряд ли бы предпринял такой шаг без согласования с ним. Подписи на письме Величко свидетельствуют, что, помимо Кагановича, с ним ознакомились Молотов, Калинин, Куйбышев, Микоян. 23 сентября 1933 г. Политбюро поручило проверку письма Величко члену президиума ЦКК, заместителю наркома рабоче-крестьянской инспекции Н. К. Антипову[424]. По указанию из Москвы обстоятельства дела расследовала специальная комиссия Западно-Сибирского крайкома партии, в целом подтвердившая сообщение Величко. В результате в конце 1933 г. несколько работников органов ОГПУ, непосредственно причастных к событиям в Назино, были осуждены или получили взыскания[425]. Как обычно, все закончилось поиском рядовых «козлов отпущения». Однако и такое решение, а не отправка письма Величко в архив, свидетельствовали о том, что назинская трагедия смутила «закаленных» членов сталинского Политбюро. Как справедливо отмечает С. А. Красильников, сигнал Величко дискредитировал саму политику «очистки» городов от «деклассированного элемента». Величко убедительно показал, что в ходе этой акции было выслано много людей, случайно попавших под облавы ОГПУ, в том числе коммунистов[426].

В целом, даже существенно сокращенные планы ссылки выполнены не были. Согласно статистике Гулага, в спецссылку за 1933 г. прибыли 268 091 новых поселенца. Однако на 1 января 1934 г. из них остались в ссылке всего 116 653 человека, т. е. меньше половины. Остальные умерли, бежали, были переведены в лагеря. В результате в целом население трудпоселений (как назывались теперь все, и старые, и новые поселки) уменьшилось с 1 января 1933 до 1 января 1934 г. со 1 142 084 до 1 072 546 человек[427]. Одновременно в гораздо большей мере, чем предполагалось первоначально, выросли лагеря: с 1 января 1933 по 1 января 1934 г. с 334,3 до 510,3 тыс. человек (без находящихся в переброске между лагерями). Таким образом, контингенты лагерей, несмотря на огромную смертность, росли быстрее, чем за какой-либо из предшествующих годов. Лагеря, вопреки проектам, бродившим в головах чекистского руководства в начале 1933 г., окончательно превратились в главную структуру сталинской карательной системы.

Свою роль в формировании нового курса сыграли внешнеполитические обстоятельства — угроза, исходившая от фашистской Германии и стремление к заключению антифашистских соглашений с Францией и ее союзниками. 19 декабря 1933 г. Политбюро приняло особо секретное постановление (под грифом «особая папка») о возможности вступления СССР в Лигу Наций и заключении регионального соглашения с рядом западных стран (в число которых обязательно должны были входить Франция и Польша) о взаимной защите от агрессии со стороны Германии[428]. Новые ориентиры внешней политики диктовали необходимость некоторого смягчения «генеральной линии». Союзы с западными демократиями или умеренными диктатурами требовали реальных, а не декларативных подтверждений разницы между фашизмом и сталинизмом.

Степень воздействия перечисленных «умеренных» факторов трудно измерить в каких-либо количественных показателях. Однако в целом сочетание репрессивных мер и уступок позволили стабилизировать ситуацию в стране. Основой этой стабилизации был также исключительно хороший урожай. По оптимистическим оценкам Наркомата земледелия, сделанным в сентябре 1933 г., урожай должен был составить примерно 5,4 млрд пудов (около 88 млн тонн), что несколько превышало предвоенный рекордный урожай 1913 г. и рекордный послереволюционный урожай 1930 г.[429] На самом деле в силу неэффективности колхозного производства, вызывавшей большие потери, сбор хлеба по оценкам современных специалистов составлял от 70 до 77 млн тонн. Это примерно соответствовало уровню рекордного 1930 г. и значительно превосходило сбор 1932 г. (55–60 млн тонн). Государственный заготовки из этого урожая составляли 22,7 млн тонн по сравнению с 18,5 млн в 1932 г. Однако в деревне осталось намного больше хлеба — от 47 до 54 млн тонн по сравнению с 36–41 млн тонн в 1932 г.[430] Хотя информация о вспышках голода и голодных смертей приходила и в 1934 г.[431], массовый голод был преодолен.