Мед его поцелуев - Сара Рэмзи

— Разве не этого ты желал, милый? — возразила она. — Пристойности?

Этим утром она обещала ему, что станет женой, которую он хотел. Но теперь он знал, что она собирается его провоцировать и преуспела в этом. Но их экипаж уже останавливался перед первым домом, в котором их ждал прием. Он не мог позволить себе обсуждать сейчас их семью, поскольку хотел сохранить лицо перед обществом.

Поэтому он позволил Эмили продолжать. Она прожгла его взглядом, но тут же вспомнила, что обязана продолжать представление, и вновь примерно уставилась на свои перчатки.

Первый прием показался ему мешаниной лиц и бесконечной чередой пустых разговоров. Малкольму никогда не нравились светские рауты с обязательной прогулкой по дому — они с Эмили переходили из гостиной в гостиную, приветствовали хозяек домов, соприкасались пальцами и обменивались вежливыми приветствиями с другими гостями, а через четверть часа уже были у входной двери.

Когда их экипаж наконец пробрался сквозь толкотню других перед домом, Малкольм помог Эмили подняться на сиденье. Она расправила юбки и села, вновь превратившись в статую. Он видел теперь, почему ее называли Непокоренной. Все в ней казалось ледяным совершенством, сдержанным, недостижимым, далеким.

Он хотел пробиться сквозь этот неприступный фасад. Хотел запустить пальцы ей в волосы, высвободить ее кудряшки и позволить им течь сквозь пальцы. Хотел услышать ее смех, низкий, гортанный, предназначенный только ему одному.

Острая вспышка желания поразила его. Он сжал кулаки, отчаянно пытаясь восстановить контроль над собой.

— Разве не мило? — спросила она после нескольких минут тишины. — Я так люблю пристойные рауты.

Фразы Эмили так и сочились сарказмом. Он рассмеялся бы, если бы не был так мрачен.

— Тогда я уверен, что следующий прием будет вам по вкусу, дорогая.

Эмили отвернулась к окну кареты, наблюдая за медленным продвижением по Мейфэру. И не заговорила снова, ни на втором рауте, ни после возвращения в карету, ни когда он провел ее по лестнице на бал у леди Деламар.

Бал завершал этот вечер. Малкольм не собирался на него идти. Он хотел отвезти Эмили домой, лечь с ней в постель, соблазнять, пока она не забудет своего уязвленного самолюбия, пока не начнет умолять, кричать для него — не почувствует все, что заставила пережить его. Не примет их жизнь вместе.

Не вернет ему счастья вместо страдания.

Но он передал горничной их плащи и сопроводил Эмили в бальный зал, чтобы приветствовать хозяйку бала. Две недели назад ему исполнилось тридцать пять — половина того возраста, в котором умер его отец. Малкольму не хватало времени на спасение гор, и он не хотел терять тех возможностей, которые предоставляли подобные вечера.

— Надолго ли вы планируете остаться, милорд? — спросила Эмили, когда они вышли из очереди прибывших гостей.

Он пожал плечами.

— Зависит от общества. Если здесь будут те, с кем стоит поговорить, останемся дольше.

Что-то промелькнуло на ее лице — печаль? Точно не сожаление, но на миг он увидел ее такой, какой Эмили была в доме вдовы, оплакивая его, хотя он был еще жив.

— Может быть, потанцуем вначале? — спросила она. — Я знаю, что неприлично просить о таком, но начинается вальс.

Он отказал ей утром, когда Эмили пыталась заманить его в постель. Но ему не хватило твердости отказать ей сейчас.

— Один танец, — сказал он.

— Конечно. А затем снова можете быть лордом Карнэчем.

В ее голосе не было обвинения, лишь обреченность.

Он повел ее к танцующим. Эмили учила его вальсу в Шотландии — в некоторых кругах он до сих пор считался неприемлемым, а во время своего последнего приезда в Лондон Малкольм вообще не танцевал. Но в замке он мог прижиматься к ней, как желал, их тела сплавлялись воедино, и он дразнил ее, большую часть уроков завершая любовной игрой.

Здесь же он удерживал себя на пристойном расстоянии. Но когда они вместе двинулись по гладкому полу, музыка выманила Эмили из-за стены, которую она создала между ними. Возможно, выманила и его. Потому что на каком-то незаметном этапе их брак превратился во взаимную осаду.

Но когда они очутились в объятиях друг друга, все остальное померкло. И пока звучала музыка, он мог верить, что последние несколько недель были лишь ухабом на долгой дороге и брак их снова вернется в норму, как только они привыкнут к своим новым ролям.

— Я спросила бы о твоих мыслях, но, похоже, я думаю о том же, — сказала она.

— Сомневаюсь.

Эмили выгнула бровь.

— То есть ты не испытываешь той же смеси из жажды убийства и желания убежать в ближайшую спальню?

Он рассмеялся:

— Ты выиграла, дорогая. Именно об этом я и думал.

— Ты только что засмеялся? — спросила она, подозрительно хмурясь.

— А с этим что-то не так?

Она замолчала, когда они обошли в вальсе более медленную пару. И вновь посмотрела ему в лицо, пытаясь прочитать, что же кроется за его взглядом.

— Ты никогда раньше не смеялся на этих приемах. Мне этого не хватало.

— Не думал, что ты заметила, — отозвался Малкольм.

Настал ее черед рассмеяться, но смех получился грустным.

— Ромео и Джульетте повезло, не так ли?

Его рука напряглась у нее на талии.

— Что ты пытаешься этим сказать?

— Свадьба была самым легким этапом. Но все, что случилось потом… как думаешь, они действительно были бы счастливы вместе? Или их страсти суждено было вскоре угаснуть?

— Если ты надумаешь выпить яд, я убью тебя своими руками, — предупредил он, внезапно забеспокоившись.

— Ты же знаешь, я слишком жестока для ядов, — ответила она, рассмеявшись уже искренне. В ее глазах снова сиял свет, тот самый, что Малкольм привык видеть только в постели.

Он погладил ее по руке. Эмили сжала пальцы на его плече.

— Я вижу, что наша страсть не стремится угаснуть, — сказал он.

Эмили не ответила. Они завершили танец. Всякий раз, соприкасаясь с ней телами, он чувствовал, как теряет свою решимость. Они оба не были счастливы — он видел это на ее лице так же явно, как ощущал своим телом.

Но что потребуется для счастья? И как он может ставить свое счастье выше благосостояния целого клана?

Эмили вздохнула, когда отзвучала музыка.

— Благодарю за танец, милорд.

Она была печальна. И Малкольм понял, что она ждет от него ухода. Последний оплот сдержанности затрещал. Он мог бы поддаться сегодня, но не мог обещать ей того же завтра.

— Не стоит ли нам отправиться домой? — спросил он. — Конечно, если ты того пожелаешь.

Она улыбнулась, медленно и непристойно.