Мед его поцелуев - Сара Рэмзи

Эмили обнимала его руками и ногами, прижималась, гладила, она была женщиной, которую он желал, а не статуей, которой притворялась.

Второй раз был медленным и глубоким. Ужасающе медленным. Он не позволял им достичь оргазма, пока Эмили не охрипла, умоляя его, — и сердце его разрывалось от чувств, для которых он не находил слов.

А позже он баюкал ее в объятиях. Эмили рисовала пальцем круги на его груди, дразнила, пока он переводил дыхание.

— Не думаю, что наша страсть стремится к завершению, — сказал он, когда снова обрел голос.

Ее рука замерла. Эмили убрала волосы с лица. На глазах ее выступили слезы, но она не пыталась смахнуть их.

— Не искушай судьбу, Малкольм, — прошептала она. — Наши жизни далеки от финала.

Он поцеловал ее в макушку.

— С тобой я хотел бы жить вечно.

Она не ответила. Но палец продолжил движения. Быть может, она была ведьмой, сковавшей его прикосновениями, ведь он не лгал, хотя его слова казались ей пустым комплиментом.

Он хотел провести с ней вечность.

И единственным способом обрести эту вечность было признание того, что он чувствует, обнимая свою жену, — и того, что ее любовь для него важнее любых долгов и обязанностей.

Следующим вечером Эмили принимала чашку чая, протянутую ей Элли. Разговор, который вели Элли, Мадлен и Эмили, был лишь попыткой убить время в ожидании Пруденс, но Эмили хотела спросить их совета. И наконец решилась, за миг до того, как ей изменила выдержка.

— Вы не хотели бы обсудить Карнэча до того, как мы перейдем к искусству? — спросила она.

— Я верно тебя расслышала? Ты сама хочешь поговорить о Карнэче? — Мадлен удивленно приподняла бровь.

— Да, — поморщилась Эмили. — И могу никогда больше не решиться, так что пользуйтесь возможностью удовлетворить свое любопытство. — Она сомневалась в том, что хочет услышать их мнения, — подруги никогда не ограничивались только тем, что она была бы рада услышать. Но никто, кроме Муз Мейфэра, не сумел бы помочь ей разобраться с запутанными чувствами.

Элли уронила кусочек сахара в свою чашку.

— Ты знаешь, я целую вечность не рисовала. И сейчас предпочла бы мольберт выслушиванию твоих новостей.

Мадлен устроилась на стуле, расставив ноги так, как позволяла себе лишь на сцене, когда надевала бриджи.

— Я в последнее время почти не учу новых ролей, так что мне нечего обсуждать. Фергюсон слишком изобретателен, чтобы дважды повторять с ним одну и ту же роль.

Она чуть покраснела при этих словах, но улыбнулась крайне самодовольно. Эмили рассмеялась.

— При всей моей неприязни к нему, тебе он подходит, не так ли?

— У него есть свои достоинства, — загадочно улыбнулась Мадлен, отпивая чая.

— Если я еще раз услышу о том, как прекрасен мой братец, я могу закричать, — сказала Элли, закатывая глаза. — Не стоит ли нам подождать Пруденс? Или ты хочешь начать, Эмили?

Эмили взглянула на часы на каминной полке. С назначенного времени прошло уже десять минут. Они устроились в личной гостиной маркизы в доме Фолкстонов, в богато обставленной уютной комнате, которую Элли превратила в восточную сказку. Элли величественно возлежала на шезлонге, рыжие волосы и бледная кожа отсвечивали золотом на бархате подушек. Эмили и Мадлен устроились на парчовых стульях возле китайской ширмы, но кушетка пустовала в ожидании Пруденс.

— Вчера Прю сказала мне, что придет, но, судя по ее тону, ей не хотелось этого, — сказала Эмили.

— Где ты ее встретила? — спросила Мадлен. — Я думала, вы с ней еще не говорили.

— На балу леди Деламар. И мы действительно почти не говорили. Мы обменялись всего парой фраз. А затем ее мать утащила ее, и я не успела спросить о записке. Но Пруденс, похоже, и без нее не желала со мной говорить.

Элли подхватила еще один кусочек сахара.

— Она придет, когда будет готова. Но если вчера она на тебя не злилась, значит, у вас еще есть шанс.

Эмили вздохнула.

— Будет ужасно навек потерять нашу связь с ней и вместо этого навсегда осесть с Малкольмом.

— Он и вправду так плох? — спросила Мадлен. — Нет, ему не сравниться с Фергюсоном, но он показался мне вполне дружелюбным.

— Вы женаты уже пять месяцев. И медовый месяц наверняка уже закончен?

— Пока нет, — ответила Мадлен. — Или, если и так, он все равно очень мне нравится.

— А твой, Эмили? — спросила Элли. — В Шотландии, когда мы видели вас вместе, вы казались вполне счастливыми, хотя ты так и не смогла ответить на мои вопросы.

Эмили замерла, сражаясь с желанием подняться и начать расхаживать по комнате.

— В определенном смысле он с каждым днем становится лучше. Я бы даже сказала, что он так же… изобретателен… как твой ненаглядный герцог, Мадлен.

Элли фыркнула, а Мадлен поперхнулась чаем.

— Итак, граф Карнэч хорош в постели, — сказала Элли. — Вполне естественно, стоит признать. У него отличное чувство юмора и сильное тело. И нужно быть полным болваном, чтобы не справиться с делом.

Элли была самой прямолинейной и грубой из всех знакомых Эмили — неудивительно, что она не общалась с Эмили и Мадлен, когда те еще были в девичестве, а сама Элли блистала, устраивая скандалы среди богачей. Эмили улыбнулась ей.

— Карнэч хорош. И даже больше, чем просто хорош.

— Ну и кто теперь слишком часто говорит о муже? — поддразнила ее Мадлен.

— Хорошо, — согласилась Эмили, поднимая руки в жесте полного поражения. — Я не буду больше славить его мастерство.

— Жаль, — пробормотала Элли. И промокнула губы салфеткой, стряхнув бисквитные крошки. — Полагаю, ты не позволишь мне нарисовать его?

— Его портрет? — спросила Эмили.

— Я могу написать с него Цезаря Августа. С его руками и лодыжками он будет потрясающе смотреться в римской тоге.

Вспышка ревности была такой внезапной, что Эмили ахнула, и такой яркой, что Элли и Мадлен не могли ее не заметить.

— Никаких картин, — отрезала она.

Элли приподняла бровь.

— Похоже, ты только что ответила на вопрос, почему ты его целовала. А ты уже призналась себе, что любишь его?

Эмили разломила бисквит пополам и медленно растерла его пальцами. Когда она наконец подняла взгляд, бровь Элли все еще не опустилась. Мадлен подалась вперед, опираясь локтями в колени, явно желая услышать ответ.

Эмили отставила блюдце с горой крошек.

— Да, возможно, я люблю его, — медленно сказала она.

И тут же уничтожила остатки своей сдержанности, как неповинный бисквит.