Пастыри чудовищ. Книга 2 - Елена Владимировна Кисель

Комната у Нэйша — двойная, её в трактире для «важных особ» держали, которым нужна не только спальня, но и кабинет. У Гриз ещё такая. Две комнатки, между ними дверь. В кабинет к устранителю я заглядывала — ну, когда меня за ним посылали. Только это на пару секунд и было, сколько там успеешь рассмотреть. Стол, инструменты, а самое интересное — бабочки в рамках — и не поглядишь.

В кабинете тихо, и из соседней комнате ничего не доносится. Сама не замечаю, как просачиваюсь в кабинет, на стол и инструменты с книгами совсем не смотрю, потому что стена, вся в рамках, где бабочки… ух. Гляжу и гляжу, а они будто цветы, какие мне брат-Травник приносил. Одни со звёздами на крыльях, а другие как из бархата, а третьи будто радуги облопались.

А эту вот я вообще знаю. Маленькая, вся будто бы то ли в солнечных, то ли в золотых волосках. Это мне про неё Арбил рассказывал — будто бы этих бабочек сама Премилосердная Целительница Тарра вывела, да своими силами благословила. Если опылят какой цветок — тот сразу целебным становится.

— Нравится?

От тихонького голоса Нэйша подскакиваю на месте и чуть ли головой в стену с рамками не влетаю. Боженьки, ну вот и умеет же он шастать! Стоит весь такой у своего стола — в белой рубашке и до неприличия красивый. Чуть-чуть улыбается, и мне очень хочется сделать ноги.

Только у меня ноги в пол вросли, и к двери я ни шажочка не могу сделать.

— А… ага… Я просто… извините, дверь была открыта. Я не хотела лезть, просто… загляделась малость. Мо-можно посмотреть?

— Пожалуйста.

Вот же вляпалась, спаси Перекрестница. Хотя чего бояться? Не прикончит же он меня: Гриз его точно за такое прибьёт. И Мел. И Аманда.

Просто Нэйш такой со своим дартом и белым костюмчиком… Рядом с ним и не только мне не по себе. И вообще, его все кругом недолюбливают и сторонятся, разве вот только Уна всё вздыхает. Ха. Она мне говорила, что его просто никто не понимает, а так-то он совсем не такой…

Ну да, а зверей он разделывает от непонятости, наверное.

— А это латарра золотистая, да? — показываю на бабочку, про которую мне брат рассказывал.

— Верно, — долетает сзади. — Ты разбираешься в насекомых?

— Ну… интересуюсь малость… — угу, уцепа от навозного жука, может, и отличу. — Я только никогда не видела таких разных. А у них у всех есть всякие способности?

— Не у всех, но… у многих.

Моргаю, а когда открываю глаза — Нэйш стоит совсем рядом, рукой потрогать можно. Поглаживает пальцами рамочку мелкой бабочки с жёсткими зелёными крыльями.

— Удивительные создания, да… Это вот погорница самоцветная, живёт обычно там, где минералы или драгоценные металлы выходят наружу или залегают близко к земле. О крылья можно порезаться — они и напоминают-то чем-то камень. Эти шесть внизу — пятнистые обманки. Они очень разные — прихотливая окраска… Меняют её в зависимости от того, в какой местности обитают. И только после смерти перестают меняться — будто бы сохраняют в себе последнее место, в котором были. А вот голубой флёр. Светится в темноте даже ярче светлячков-фонарников.

— Ой. А я их и не видела как-то.

— Они очень редкие. Обитают в основном в Дамате — на юго-востоке… А это вот ирмелейский меченосец — тоже редкий подвид.

— Это потому, что у него на крыльях будто мечи скрещённые?

— Ещё у них есть жало. Правда, только у самцов. Эта, с тёмно-синими крыльями — королевская бархатница, у неё очень интересный механизм раскрытия дополнительной пары крыльев. От этого кажется, что она будто бы в платье…

Слушать я научилась ещё у ба. Где надо — вопросы вставляю, а где — охаю-ахаю. И как-то пропускаю тот момент, когда меня и впрямь начинает заедать любопытство. Потому что они такие все чудесные, что остолбенеть можно. Стояла бы, смотрела да слушала.

Нэйш поправляет рамку, в которой совсем уж удивительная бабочка. Снизу она будто серенькая, невидная, а сверху — будто пламя из крыльев выросло

— Венец коллекции, — он это прямо с нежностью говорит. — Традиита Фениа, бабочка-феникс. Маленькая и невзрачная, ни за что не рассмотреть. Пока она однажды не проявляет свою настоящую суть. Не становится ярче всех. Здесь она в редкий миг перехода.

Смотрю на фениксовую бабочку, на её несхожие половинки. Моргаю, как от огня.

— Ух. Я даже не знала, что такие бывают.

— Мало кто знает. Госпожа Арделл сетует, что нет даже приличных исследований по бестиям Кайетты. А то, насколько разнообразны насекомые… на самом деле интересует немногих.

Нэйш возвращается за свой стол, а я всё стою — не могу от этого собрания оторваться. Смотрю на них всех. На разноцветного Архонта Вериэлла и маленькую аталию Арнорро — это из известной легенды про бабочку, которая дала свет людям. А эта вот как василёк, Нэйш говорил — на западе её странно называют в народе: «я-тебе-верен» — будто символ верности она, значит.

Жалко, что они все неживые такие. Наверное, в полёте-то они куда красивее.

Так задумываюсь, что даже забываю совсем уж забываю бояться. Спрашиваю тихо:

— Зачем вы их собираете?

— Их любопытно изучать.

Устранитель теперь сидит за столом, а перед ним банка с незнакомой бабочкой. Угольно-черной и как бы шипастой. Наверное, успел достать из сумки, пока я на стенку пялилась.

Бабочка ещё живая: хлопает крыльями и бьётся о стенки банки.

Нэйш склоняет голову, следит за ней задумчиво этак. Водит пальцем по стеклу.

— Они похожи на людей, тебе не кажется? Бесконечное разнообразие внешних признаков и способностей. Разные жизненные циклы, возможности приспособляемости… стремление к теплу или огню — по-разному. И при этом у всех одно и то же. Хрупкость. Слабые точки — не такие уж разные.

Черная бабочка как что-то вдруг понимает — замирает в банке.

— Недолговечность.

Нэйш пару секунд молчит. Я смотрю на бабочку у него на отвороте рубахи — небольшую, чёрно-серебристую.

— А почему вы не хотите их изучать, пока они живые?

Устранитель пожимает плечами.

— Живых я… тоже изучаю. Иногда. Но эти… они разве не кажутся совершенными? Именно сейчас. Пойманные в миг смерти — и при этом она над ними будто бы не властна. Кажутся почти живыми, правда? Ограждёнными от внешнего мира… скованными, зато сохранёнными навеки.

Вот за это Нэйша в питомнике и не любят. За этот его вечный к смерти интерес. Он и на зверей-то смотрит