Больная любовь. Как остановить домашнее насилие и освободиться от власти абьюзера - Джесс Хилл

Коттерелл-Джонс – легендарная личность. Она награждена Орденом Австралии за создание программ реабилитации жертв преступлений. Своим мужеством и самоотверженностью она служит примером и дарит надежду многим пострадавшим. Мы не раз беседовали с ней об отвратительных случаях детского абьюза, но столь раздосадованной я ее еще не видела. «Что же мы делаем с нашими детьми, Джесс? – восклицала она срывающимся голосом. – Это какое-то безумие! Я работаю в этой сфере двадцать пять лет, и с каждым годом ситуация все хуже. У меня возникает чувство, что все труды пропали зря!»

* * *

Мы располагаем очень немногочисленными достоверными данными о том, сколько детей в Австралии подвергаются домашнему насилию. Официальная статистика не ведется. Одно часто цитируемое исследование (впрочем, довольно узкое – в нем участвовало всего 5000 австралийских несовершеннолетних) показало, что 23 % из них были свидетелями физического насилия, совершаемого над их матерью или мачехой. [1] Есть также некоторые данные от Австралийского бюро статистики относительно того, сколько взрослых людей выросли в условиях абьюза. В ходе недавнего опроса о личной безопасности (Personal Safety Survey) почти 2,1 миллиона женщин и мужчин признались, что в раннем возрасте (до пятнадцати лет) сталкивались с насилием, совершаемым по отношению к их матери. 820 000 сказали, что видели насилие по отношению к отцу[96]. Если эти цифры показались вам высокими, сравните их с другими: одна из шести женщин и один из десяти мужчин признаются, что подверглись физическому или сексуальному абьюзу в возрасте до пятнадцати лет. [2] Дети, пережившие насилие, живут с вами на одной улице и ходят в соседнюю школу. Каждый день они возвращаются домой – туда, где они чувствуют себя беззащитными и запуганными; туда, где некоторым из них приходится вставать на защиту матери или младших братьев и сестер. Они прекрасно знают места, где надо прятаться, и умеют незаметно скрыться, когда в доме поднимается крик. Они обнимают мать, когда та плачет, и помогают ей смывать следы крови. Они утешают братьев и сестер, а иногда звонят в полицию и просят о помощи. Они замечают тонкие детали, как заправские шпионы. Они фантазируют о том, как причинить боль родителям или даже убить кого-то из них. Они умоляют мать уйти от мужа-тирана, потому что однажды он, возможно, лишит ее жизни. Они видят, как родители возвращаются из больницы и продолжают общаться, будто ничего не случилось. Они наблюдают, как отца арестовывает полиция.

Дети часто винят себя в том, что происходит в их доме. Иногда им приходится выслушивать такие обвинения от старших. Подростки уверены, что все дело в том, что им самим следует измениться – научиться быть хорошими, говорить и делать правильные вещи, и тогда насилие прекратится. Есть среди них и те, кто с ужасом ждет, что, когда вырастет, тоже неизбежно станет абьюзером или свяжет свою судьбу с жестоким партнером.

Огромный размах домашнего насилия в нашей стране приводит к перегрузке системы защиты детей. Особенно поражает статистика по штату Южная Австралия: здесь каждый четвертый ребенок до десяти лет нуждается в специальных охранных мерах[97]. [3] Не удивлюсь, если вы не поверите таким цифрам. В этом вы не одиноки. Исследовательница Фиона Арни, имеющая двадцатипятилетний опыт работы в сфере защиты несовершеннолетних, тоже не поверила. Когда она увидела эти данные в отчете Королевской комиссии по вопросам защиты детей, она попросила открыть ей доступ к официальным данным, чтобы проверить достоверность информации. Оказалось, все достоверно. Расчет делался на основе данных по 300 000 детей, родившихся после 1994 года. [4] «Наша система не готова справляться с такой нагрузкой, – заявила Арни в интервью ABC. – Это настоящий кризис». [5]

Несовершеннолетние, оказавшиеся в агрессивной среде, вынуждены вырабатывать собственные стратегии выживания. Это не физическое, а психологическое приспособление. Как пишет Джудит Херман, им «приходится как-то сохранять доверие к людям, по всем своим проявлениям недостойным доверия; им приходится обеспечивать свою безопасность в небезопасных ситуациях, сохранять контроль в условиях ужасающей непредсказуемости, находить силы при полной беспомощности». [6]

Такие дети могут стать блестящими тактиками, их чувства тонко настроены на то, чтобы уловить малейшие сигналы опасности.

Есть дети, которых мы называем «свидетелями», – домашнее насилие происходило у них на глазах. Но такая формулировка неверно отражает их опыт. Они не были пассивными наблюдателями. Они жертвы в полном смысле слова, со своими потребностями, страхами, привязанностями, независимыми от чувств пострадавшего родителя. Этот факт зафиксирован в австралийском законодательстве: простое присутствие ребенка в ситуации насилия в настоящее время считается одной из форм детского абьюза. [7] Когда дети живут среди жестокости, в значительной степени возрастает вероятность, что они сами могут подвергнуться физическому или сексуальному насилию. Примерно в 55 % семей, где процветает принуждение, практикуется также и физическое давление на детей, а в 40 % случаев оно сопровождается сексуальными домогательствами к детям. [8] Не говоря уже о том, что очень часто женщина, страдающая от агрессии мужа, вымещает зло на своих же отпрысках. Ей необходимо почувствовать, что хоть над кем-то она имеет власть. А иногда мать может решить, что жесткий стиль воспитания убережет детей от еще худших нападок со стороны отца. Кроме того, нередко случается, что забитая и измученная женщина начинает пить или злоупотреблять наркотиками, и самые младшие в семье не могут при этом не пострадать.

У австралийских СМИ вдруг открылись глаза на все ужасы насилия против женщин после того, как отец убил сына среди бела дня. Однако, несмотря на то что главной жертвой преступления стал 11-летний Люк Бэтти, мы все до сих пор не вполне осознали, какое страшное воздействие агрессия в домашней среде может оказывать на детей. В отчетах о происшествиях они упоминаются лишь вскользь, будто это не самостоятельные личности, а «придаток» к родителям. Многие журналисты отказываются расспрашивать несовершеннолетних о пережитой травме, считая, что для такой беседы нужны специальные навыки. А те публицисты, которые готовы открыто поговорить об этом, зачастую сталкиваются с противодействием правозащитников, уверенных, что детская психика слишком незрелая и уязвимая для таких бесед. К тому же люди в массе своей убеждены, что журналистам не следует доверять.