Неожиданный Владимир Стасов. ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУССКИХ БЫЛИН - Александр Владимирович Пыжиков

После помолвки царь Удаяна отводит своей невесте богатый дворец, дарит ей рабов и драгоценности. Когда составлялась русская песня, нельзя же было поместить в этом её месте таких подробностей, потому что, когда раз высказано было (по причинам, для нас теперь неизвестным), что не героиня совершила путешествие к герою, а он к ней, нельзя уже было рассказывать, что приезжий человек, Соловей Будимирович, дал жилище своей невесте на её же земле, в её же царстве. Но так как повествование о богатом дворце всё-таки осталось в программе русской песни, то эта подробность и удержана, но только сооружение теремов изложено не после помолвки, а до неё, и они назначены не невесте (как в индийском оригинале), а самому жениху. Таким образом, вследствие этого и вышло, что в нашей песне Соловей Будимирович, приехав в Киев, на чужую для себя сторону, вдруг требует себе место в саду чужой княжны и строит там неизвестно для чего богатые терема.

Но чудесное построение этих палат в одну ночь и удивление Запавы, очевидно, зашли в нашу песню из второго рассказа Сомадевы, где говорится, что Сомапрабха в одну ночь построила для героини рассказа, дочери своей приятельницы, такой сад, какого не видно ни на земле, ни на небе, и все не могли надивиться.

В это же самое место русской песни перешли и некоторые другие подробности из второго рассказа Сомадевы, непосредственно следующие там за рассказом о чудесно созданном в одну ночь саде. В нашей песне без всякой причины вдруг идёт речь о том, что в новопостроенных теремах мать Соловьёва стояла и молилась, а сам Соловей играл на лютне. Но это есть не что иное, как искажение очень ясного и определительного места индийской повести: там не мать героя молится, а отец его собирается идти на молитву в храм, так как теперь утро, и этим начинается день благочестивого царя, только что вставшего ото сна. Сказке нужно, чтоб он вышел из дому, потому что тут он увидит волшебных дев Науки и Искусства, о которых идёт дальше речь. Между тем стояние матери Соловьёвой на молитве не имеет у нас в песне ни причины, ни последствий. Соловей Будимирович играет на гуслях — мотив, также являющийся у нас без нужды и последствий; но в индийской повести герой играет на лютне, и притом превосходно, для того чтобы этим отец и мать его убедились, что действительно посланные к нему свыше науки и искусства вселились в него.

Далее у нас говорится, что матери Соловьёвой не понравился затеянный его невестою брак и она отсрочивает свадьбу. Причины её сопротивления не объяснены. В индийской повести это рассказано подробнее и обстоятельнее. Там отсрочки свадьбы требует не мать, а верный советник царский, рассудивший, что таким образом он спасёт от великих бедствий и царицу, первую жену Удаяны, и самого Удаяну, и весь их дом. Это изменение объясняется очень легко тем, что в нашей песне не могло быть речи о двух жёнах — значит, нечего было заботиться о первой царской жене и о беспорядках, угрожающих царству. Следовательно, государственный советник, министр, становился лишним, дело сводилось на соображения чисто семейные, личные, и для всего этого пригоднее была мать главного действующего лица.

Пока идёт отсрочка свадьбы, является (в русской песне) новое лицо, человек из того же самого сословия, что и Соловей Будимирович, а именно гость, купец; он обманом успевает занять на время его место у Запавы; брак уже почти совершился, как вдруг возвращается настоящий жених. Запава узнаёт его, хочет тотчас же броситься к нему, но так как они сидят за брачным столом, то грозится, что, если её не пустят, она вскочит сама и обесчестит столы; тогда дядя её, князь Владимир, больше её не удерживает, и помолвленные соединяются, а потом празднуется свадьба. В индийской повести точно так же является новое лицо одного звания с женихом, т. е. царь (только не царь людей, а царь духов). Новый жених принимает на себя вид настоящего жениха и обманом занимает его место. Скоро Калингасена узнаёт обман, и всё объясняется. Но в этом месте мы находим опять некоторую переделку в русском тексте сравнительно с восточным. Правда, и там и здесь всё кончается счастливым соединением героини с тем, кого она любит; но разница в том, что Запава всё время любит одного только Соловья и после обличения Давида Попова выходит всё-таки за Соловья; в индийской же повести после обличения ложного жениха героиня переходит от прежнего жениха к новому и на этого последнего переносит всю любовь свою. При этом в русской песне героиня грозится произвести скандал, если ей помешают соединиться с возлюбленным; в индийской повести героиня грозится лишить себя жизни, если ей помешают быть счастливой с новым возлюбленным её.

Что же касается до того варианта нашей песни, где Соловей Будимирович отказывается взять Запаву в жёны, говоря, что всем она ему понравилась, только не нравится ему то, что она сама себя просватала, и после этого он уезжает, оставя её в горести, то совершенно соответствующие этому черты мы находим и в нашей индийской повести. Калингасена сильно понравилась Удаяне, но ему вовсе не по вкусу пришлось собственное её сватовство, и он говорит прежней своей жене Васавадатте: "Ты знаешь, возлюбленная моя, что любовь твоя — источник моей жизни, всё равно что вода для лотоса. Я никогда бы и не взглянул на другую женщину, но ведь Калингасена сама забралась ко мне в дом, и я только потому тогда же, тотчас же не отправил её назад, что побоялся такого проклятия, какое пало на Арджуну, когда он отверг апсаразу (богиню) Рамбху". Впоследствии, не соглашаясь на брак своего сына с дочерью Калингасены, Удаяна называет эту последнюю "шляющейся проходимкой". Но, кроме этих соображений, ещё более сближается с нашим вариантом та подробность индийской повести, что Удаяна отказывается от прежней невесты, а потом, застав Калингасену с царём видиадхаров в постели, "учтиво кланяется и уходит вон", а её оставляет в отчаянии.

Таким образом, вполне очевидно близкое сходство нашей былины с индийскою повестью и происхождение её от восточных оригиналов. Я мог представить здесь только один этот оригинал, но, по всей вероятности, сходство было бы ещё осязательнее, если бы мы имели возможность сравнить нашу былину с пересказами более новыми, чем рассказ Сомадевы; а