Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

Весьма беззаботная манера обращения с провизией и керосином, повлекшая за собой необходимость растянуть их в конце похода на лишнюю неделю, привела к резкому сокращению потребления пищи и топлива – и мы оказались в тисках нужды.

Теперь они буквально голодали и постоянно думали о еде. Они ели меньше, чем любые полярные исследователи со времен первой арктической экспедиции сэра Эдварда Парри в 1820 году. Но даже в этом факте Скотт находил странный повод для гордости.

На Рождество Уилсон обнаружил, что у Скотта и Шеклтона началась цинга. У обоих появились классические симптомы – опухшие и воспалившиеся десны. Они не ели свежей пищи уже два месяца – только пеммикан, бекон и патентованную консервированную пищу, абсолютно лишенную витамина С.

Уилсон видел, что дело зашло слишком далеко. Им нужно было остановиться гораздо раньше, но убедить в этом Скотта казалось совершенно невозможным. Болезнь стала неопровержимым аргументом. Уилсон настаивал, чтобы они немедленно повернули назад и как можно скорее вернулись на корабль. Но Скотт пребывал в нервном возбуждении и стремился к рекордной южной отметке любой ценой. Он был глух к любым доводам. После очередного спора, по его словам, они пришли

к следующему соглашению. Двигаться вперед до 28 декабря – именно тогда мы должны оказаться на 82-й параллели. Потом повернуть к берегу и исследовать, если представится возможность, высокие горы и интересные скальные формации, параллельно которым мы сейчас идем…

Это был компромисс, с которым Уилсон неохотно согласился. 28 декабря они пересекли 82-ю параллель и на следующий день разбили свой самый южный лагерь на отметке 82°15′. Гигантский бергшрунд[44], где шельфовый ледник взгромоздился на скалы, сводил на нет любые надежды о геологических изысканиях.

Скотт и Уилсон прошли на лыжах еще милю-другую, достигнув отметки 82°17′. Шеклтона оставили присматривать за собаками. Его даже не пригласили разделить триумф от покорения самой южной точки мира. Такого пренебрежения он никогда не забудет.

31 декабря Скотт наконец отдал приказ поворачивать назад.

Нам очень повезло [писал Уилсон], ведь мы ничего не знаем о состоянии снега на поверхности Барьера летом. Оно может сильно отличаться от того, каким было во время нашего похода на юг. Всегда нужно иметь резерв на случай сложных снежных условий, трудной дороги или плохой погоды.

Это «нужно» говорит о многом. У сдержанного Уилсона оно означает суровое осуждение. Ведь Скотт ради собственных амбиций рисковал жизнями своих спутников и был готов к еще большему риску, чем тот, в котором признавался. Тайная запись в его навигационном блокноте говорит о том, что он планировал идти вперед еще в течение двух недель, с тем чтобы вернуться к складу, оставленному по дороге, лишь 14 февраля. Продуктов, растянутых до предела, хватило бы только до этого дня, но не дольше.

Когда они повернули назад, погода переменилась и двигаться стало трудно. Скотт несказанно удивился этому факту. Изменчивость снега, скользкого сегодня и липкого уже завтра, застала его врасплох, хотя подобных примеров в течение года было много. Снова проявилось удивительное для руководителя экспедиции отсутствие предвидения и абсолютное неумение приспосабливаться к ситуации.

Из дневника Скотта видно, как он мечется между безрассудством и угрызениями совести. В день, когда они повернули назад,

невозможно было не почувствовать некоторой тревоги по поводу будущего – невозможно было не признать, что у нас мало провизии.

И два дня спустя:

Смешно вспоминать ту легкость, с которой мы собирались проделать наше обратное путешествие, видя, в какую борьбу за выживание оно превратилось.

Их жизни зависели от того, удастся ли найти склад, оставленный ими в сотне миль к западу, где хранились продукты, необходимые для возвращения на корабль. Как и все остальное, он тоже был устроен без учета требований безопасности. Склад пометили единственным флагом – булавкой в бесконечной пустыне. Скотт зафиксировал это место крестиком на карте открытой ими местности. Он исходил из того, что раз в тот момент видимость была идеальная, то и по возвращении все будет выглядеть так же, поэтому удивился и возмутился, когда увидел, что теперь в этом месте все окутано туманом. Кажется поразительным, что после двадцати лет, проведенных на флоте, встречаясь с ветрами и сталкиваясь с различными капризами погоды, он напрочь забыл о таком элементарном явлении природы, как туман.

В самый критический момент туман вдруг слегка рассеялся, и они увидели склад – маленькую точку, очень далеко, в неожиданном для них квадрате. Окажись погода чуть хуже, дела их были бы совсем плохи. Они погибли бы в том буране. Резервов не оставалось, продукты почти кончились.

К этому моменту все трое уже сильно страдали от цинги: конечности опухли, суставы болели. Сани они тащили сами, по словам Скотта, «медленно, монотонно и выматывающе, но… это все равно бесконечно лучше, чем управлять сворой усталых и голодных собак». Несколько выживших собак давно потеряли остатки уважения к хозяевам и отказались работать. Им позволили идти рядом в надежде, что позднее все-таки удастся заставить их тянуть сани.

Но, после того как люди два дня подряд сами тащили еду для собак, Скотт смирился с неизбежностью. Он приказал Уилсону (который обычно выступал в роли мясника; грязная работа – убивать без ружья) покончить с Нигером и Джимом, последними выжившими собаками.

После обнаружения склада их возвращение превратилось в стремительное бегство от неудержимо надвигающейся беды. Все трое – Скотт, Уилсон и Шеклтон – ослабели от цинги и голода. Первый же буран мог окончательно погубить их. Это было следствием бессистемного и некомпетентного планирования Скотта, к которому трудно почувствовать симпатию, но можно искренне сожалеть о судьбе его компаньонов, ставших жертвами бездарной политики своего лидера.

Чтобы уменьшить вес поклажи, Скотт бросил лыжи, которые считал причиной всех своих бед, хотя на самом деле так и не научился ими пользоваться. «Привыкаешь идти даже по рыхлому снегу, – оправдывался он в своем дневнике 5 января, – и то облегчение, которое мы вначале испытывали, вставая на лыжи в таких случаях, теперь совсем не ощущается».

18 января, примерно в ста милях от корабля, Шеклтон внезапно упал, почувствовав резкую боль в груди. С момента, когда началась цинга, он оказался самым слабым из всех троих. С каждым днем ему становилось все хуже. Симптомы – головокружение, одышка и кашель с кровью – показывали, что он болен не только цингой. У него были шумы в сердце: заболевание, которое, как правило, вызывается ревматической лихорадкой, перенесенной в детстве. Обычно это не опасно, но в состоянии стресса может– обернуться бедой. В другом полярном путешествии у Шеклтона случился инфаркт.