Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

Адмиралтейство не радовала сложившаяся ситуация. Оно обвинило Скотта в том, что тот позволил «Дискавери» быть затертым льдами. Недовольство руководства флота усугублялось тем, что военный крейсер должен был тянуть на буксире до самого Персидского залива «Терра Нова», чтобы тот вовремя встретился с «Морнингом» в порту Хобарт на Тасмании, а это существенно увеличивало издержки.

Восемнадцать миль льда отделяли «Дискавери» от спасательных кораблей. Мучимый жаждой деятельности, Скотт вынужден был пассивно ждать. Тем временем с Ходжсоном случился апоплексический удар, а Уайтфилд, один из кочегаров «Дискавери», тихо сошел с ума.

Игнорируя открытое нежелание Скотта быть спасенным, капитан «Терра Нова» Гарри Маккей взял власть в свои руки. Маккей – невозмутимый шкипер-зверобой из Данди – имел огромный опыт мореплавания, за что и был выбран Адмиралтейством для этой миссии. По той же причине руководство флота настояло на отправке «Терра Нова»: один «Морнинг» не справился бы с поставленной задачей. Выстрелами из бортовых орудий Маккей начал пробивать проход во льдах, чья толщина составляла примерно восемь футов. Спустя сорок дней, благодаря периодическим приливам и отливам, а также своим умелым действиям, он добился успеха. И «Терра Нова», и «Морнинг» смогли подойти к «Дискавери» 14 февраля. Корабль был освобожден 16 февраля и закачался на волнах после почти двух лет ледяного плена. Но Антарктика, казалось, не хотела отпускать его: поднялся сильный ветер, и Скотт посадил «Дискавери» на мель так быстро, что его офицеры даже не поверили и рассмеялись, заподозрив его в шутке. Затем стало ясно, что придется потрудиться – и через некоторое время практически без повреждений корабль снова оказался на плаву. И снова проблема. Не успев как следует начать движение, «Дискавери» столкнулся с плавучей льдиной и повредил румпель. Вновь возникла течь, засорились насосы. Скотт, по словам Ройдса, постоянно пребывал «в панике, так же как и раньше ожидая мгновенного исполнения своих приказов и приходя в ярость, если что-то не удавалось».

Наконец 19 февраля «Дисквери» все-таки вышел из пролива Макмёрдо и в сопровождении двух других кораблей взял курс на Новую Зеландию. Они пересекли Южный полярный круг 5 марта. «Надеюсь, что больше никогда не повторю этот путь», – написал Скотт.

1 апреля Скотт достиг берегов новозеландского Литтлтона, где получил телеграмму с сухим текстом: «Адмиралтейство поздравляет Вас с безопасным возвращением». То, что он позволил «Дискавери» застрять во льдах, очевидно, означало черную метку. У Скотта возникли сомнения относительно повышения по службе и дальнейшей легкой жизни. Открытия сами по себе не служили ему наградой. Если он не сможет использовать Антарктику для получения золотых нашивок, последние два года окажутся прожитыми зря. По меньшей мере в отношении порядков военно-морского флота он был реалистом и знал, что многое складывается против него. Повышений по службе через головы сверстников, особенно за счет такого рода предприятий, как экспедиция «Дискавери», на флоте не любили. В Адмиралтействе у него были давние враги, в особенности капитан Мостин Филд, который изначально препятствовал его назначению. Когда рассказы о поведении Скотта, особенно о панике при управлении кораблем, просочатся наружу, старые сомнения в его профессиональных способностях вернутся. И тогда не помогут даже связи в масонском братстве.

Но друзья Скотта похлопотали за него. Сэр Клементс Маркхэм направил королю официальный доклад с намеком на то, что было бы неплохо послать приветственную телеграмму. Король соблаговолил ее направить: «Я поздравляю Вас и Вашу отважную команду с великими достижениями и надеюсь увидеться с Вами в Лондоне».

Телеграмму, как и предполагал сэр Клементс, опубликовали в прессе, и он с ликованием заявил, что теперь враги Скотта «не осмелятся ему навредить… Он поднялся слишком высоко». Эдуард VII был последним монархом, при котором королевский патронаж еще что-то значил. А из письма матери Скотт узнал, что его зять, Уильям Эллисон-Макартни, ставший заместителем директора Королевского монетного двора, снова по ее просьбе использовал свое влияние.

Но когда 8 июня Скотт на «Дискавери» обогнул мыс Горн и направился домой, он все еще оставался коммандером и очень переживал по этому поводу. От того, каким именно окажется его место в списке капитанов, зависело, когда он получит свой флаг – если, конечно, получит – и какого рода он будет: уйдет он в отставку контр-адмиралом или вырастет до адмирала и – кто знает, – возможно, даже до первого морского лорда. Другой «полярный» офицер, сэр Уильям Мэй, имевший более скромное желание выделиться, все же достиг этого. Под скромной внешностью скрывались большие амбиции.

Я убедил себя в том, что, даже если повышение состоялось, вряд ли кто-то догадается отправить мне телеграмму с этим известием. А потому решил набраться терпения. Но как же невыносимо ждать новостей еще два месяца…

Повышение произошло, хотя, как и боялся Скотт, только после его возвращения в Англию. Оно демонстративно было приурочено к 10 сентября, когда «Дискавери» встал на якорь в Портсмуте. Возможно, такое совпадение выглядело как подсказка для посвященных о том, что повышение связано с Антарктикой, а не с заслугами Скотта как офицера военно-морского флота.

Но в любом случае для Скотта оно оказалось очень своевременным. Через несколько месяцев лорда Уолтера Керра на посту первого морского лорда сменил адмирал сэр Джон Фишер, который испытывал антипатию и к Скотту, и к его покровителям.

Началось бурное царствование «Джеки» Фишера – великого, ненавидимого, обожаемого, – который налетел, как торнадо, и вырвал Королевский военно-морской флот из сонного оцепенения мирного времени, превратив его за каких-то шесть лет в реальную боевую службу. Старые методы были фактически сметены в море. Особенно презрительно сэр Джон относился к идее полярной службы как школы для боевых офицеров. «Что, черт возьми, хорошего может быть в хождении к Северному или Южному полюсу? – вопрошал он. – Никогда не мог этого понять – человек ни за что туда не отправится, если у него есть возможность поехать в Монте-Карло!»

Экспедиция «Дискавери» вызывала его особенное негодование. Как-то он заметил, что деньги, которых она стоила, целесообразнее было бы потратить на «покупку нового линкора». «Это хуже чем преступление! Это крайне грубый просчет», – подытожил сэр Джон. Так что, несмотря на повышение, над Скоттом сгущались тучи.

Он вообще не входил в число тех, кого сэр Джон считал «вершителями геройских дел». Своим достижением рекордно южной точки Скотт утолил патриотический голод, возникший на фоне заката империи и горького послевкусия Англо-бурской войны. Но отметка 82°17′ южной широты сама по себе не представляла сенсации. Она являлась лишь сырьем для успеха. Чтобы произошло нужное превращение, требовалось чье-то талантливое эмоциональное участие. Нужен был человек типа Стэнли (исследователя, прославившего самые глухие уголки Африки) или Нансена. Произнося речи на «Дискавери», Скотт видел, что его слушатели остаются равнодушными. Он не обладал харизмой.

Вскоре после возвращения Скотта «Таймс» опубликовала рецензию на «Новую Землю», английский перевод книги Отто Свердрупа о второй экспедиции «Фрама».