Стая - Кейт Стюарт

– С радостью, мать вашу, рассмотрю любые возражения.

Андре кивает, и два парня за его спиной поднимают то, что осталось от лежащего на земле парня.

Доминик бдит за ним разъяренным взглядом.

– Еще раз так сделаешь, и ты труп, – рычит он парню, который сплевывает кровь. С руки Дома тоже капает кровь, и я расталкиваю толпу, чтобы подойти к нему, но Шон вмешивается первым.

– Успокойся, мужик, – бормочет он, как только я подхожу к ним.

– Да пошел он, – огрызается Доминик, его боевой дух бросает вызов всем, оказавшимся поблизости.

– Ты достаточно высказался. – Шон подходит к нему.

Доминик оглядывается на Таллахасси и изучает повреждения на его машине.

– Ты в порядке, мужик?

Он кивает, а я подхожу к Доминику и беру его за руку, чтобы осмотреть. Он отдергивает ее, разворачивается на сто восемьдесят градусов и становится на дыбы, вскинув кулак. Дом опускает руку, увидев мое побледневшее лицо, когда я воочию вижу ярость в его глазах.

– Обойдусь, – рявкает он, шарахнувшись от меня, и я пячусь назад, упершись в грудь Шона, который тут же обвивает мою талию рукой.

– Пусть он успокоится, детка.

Я киваю, и Шон подтягивает меня к себе. Я оглядываю его напряженную позу и ищу в толпе Алисию, но она куда-то пропала.

– Пойдем, – предлагает Шон и уводит меня к своей «Нове».

Я резко перевожу взгляд на Доминика, который тяжело дышит. В его глазах пугающая жестокость. Через секунду он пропадает из виду.

– Он в порядке, – уверяет Шон и усаживает меня в машину, а через пару секунд мы оказываемся на темной дороге, зловещая тишина резко контрастирует с шумом вечеринки, которую мы только что покинули. Если бы я не была там, то подумала бы, что мне все привиделось.

– Ты злишься, – говорит Шон. Видимо, чувствует, как нарастает в салоне напряжение. Да, я злюсь, но не могу уложить в голове, зачем этим мужчинам так нужно доводить все до крайностей и притом оставаться в здравом уме. Но я сама выбираю битвы, и перед этой не стану пасовать. Довольно с меня этих тайн.

– Во-первых, ты бросил меня на вечеринке, на которой я никого не знаю.

– Зато большинство знаю я и понимаю, что тебе ничего не угрожало. Ты была в большей безопасности, чем одна, запертая в своем доме.

– Плевать. Во-вторых, ты принимал участие в гонках. В гонках в горах ночью!

Шон улыбается.

– Извини, мам.

– Это чертовски опасно и тупо. Смотри, чем обернулось.

– Люблю твою заботу.

– Перестань так сексуально улыбаться.

Его улыбка становится шире, когда он смотрит в зеркало заднего вида.

– В-третьих, что это, черт возьми, вообще было?

Он резко вздыхает.

– И не смей говорить, что это была вечеринка, иначе вообще забудь мой номер.

Шон бросает на меня суровый взгляд. Я его рассердила. Хорошо.

– Что это было, Шон?

– Это твое объяснение.

Я сосредотачиваю внимание на свете фар и роюсь в воспоминаниях.

Правило насчет телефона, его принципы. Тайны. Недомолвки и полуправда. Непонятные намеки, которыми он пичкает меня с первого дня знакомства. Шон что-то скрывает, и у меня по-прежнему больше вопросов, чем ответов. Этого мало.

– Тогда объясни.

– Только что объяснил.

– Уж ты-то должен понимать, как это бесит.

– Поверь, я знаю.

– И все же ничего мне не рассказываешь.

Шон смотрит на меня.

– Дай угадаю. Ты сегодня пыталась выведать информацию, а ответов не получила.

– Откуда знаешь?

– Потому что так и бывает.

– Так что это у вас такое? Тайное общество? Типа масонов?

Шон не отвечает.

– Вези меня домой.

Он посмеивается.

– Я и везу.

– А потом забудь мой номер.

Улыбка исчезает, и он стискивает пальцами руль.

– Как хочешь.

– Я хочу знать гребаную правду!

– Ты ее знаешь, – спокойно отвечает он. – Просто тебе не нравится, что я говорю.

– Потому что это полный бред!

– Это совершенно логично.

Наступает молчание на пару минут, и вдруг Шон спрашивает:

– Ты сможешь сохранить секрет?

– Разумеется.

– Слишком быстрый ответ, – грубо отвечает он. – Я серьезно. Ты можешь припомнить тайны, которые унесешь с собой в могилу, которые никогда никому не откроешь?

– Да, у меня есть пара таких тайн.

– И как ты собираешься это делать?

– Никогда не стану их обсуждать. И думать о них. Стану вести себя так, будто ничего не было.

– Именно. Я не могу поведать тебе детали истории, которой не существует на свете. Не могу рассказать тебе о правилах, подробностях и датах того, чего никогда, твою мать, не было.

– Как и все те люди?

– Умеют хранить тайну. Об этой вечеринке никто из присутствующих ничего тебе не расскажет. Там никого не было, ничего не происходило, потому что ее никогда не было. – Шон молчит несколько минут, потому что пытается подобрать слова. Он снова бросает на меня взгляд. – У масонов стены, а у нас – деревья. Так что, когда ты спросила меня, что сегодня было, я рассказал тебе правду. Это была чертова вечеринка. Когда ты спросила, чем мы занимаемся, ответ: ничем.

– Если только я не часть этого секрета. Но даже тогда ничего и никогда не происходило?

Ответом мне служит тишина, но я начинаю думать, что молчание – это согласие.

– Тогда зачем мне вообще это показывать? Почему не оставить меня в неведении, как и весь остальной мир?

– Потому что ты со мной. – Просто. Четко. И если я хочу быть с ним, то обязана принимать участие в его будущих тайнах.

Шон еще разок бегло на меня смотрит.

– Решение за тобой.

– А если я не хочу в этом участвовать?

– Сегодня нет такого выбора, – отвечает он и резко жмет на газ. Шон снова смотрит назад, и я оборачиваюсь, увидев на обочине голубые огни, которые поворачивают в нашу сторону. – Держись, – произносит он, и я смотрю на него.

– Да ты издеваешься. Ты же собираешься остановиться на обочине?

– Не могу, детка. Они наложат арест на тридцать суток.

Вот черт. Черт! Вот же черт!

У него в кармане звонит телефон, а когда Шон его вынимает, я не узнаю телефон. Не глядя на меня, он отвечает на звонок: