Философия сознания без объекта. Размышления о природе трансцендентального сознания - Франклин Меррелл-Вольф

55

Ахам брахмасми («Я есмь Брахман») – махавакья («великое изречение») из «Брихадараньяка-упанишады». – Прим. перев.)

Лишь спустя некоторое время после того, как были написаны эти строки, я познакомился с одной фигурой в западной истории, которая обнаруживает нечто от глубины проникновения великого Будды. Я имею в виду Мейстера Экхарта. Некоторые признают его самым выдающимся мистиком средних веков, и, по моему мнению, он является одним из величайших трансценденталистов в истории Запада. Экхарт – единственный найденный мною представитель западного мира, который обнаруживает знакомство с тем, что я назвал Высокой Беспристрастностью. Он иными словами, чем я, выразил тот же смысл, что был передан выше, сказав: «Ибо человек есть воистину Бог, а Бог – воистину человек». Несколько веков спустя в том же духе писал с чарующей простотой поэт Ангелус Силезиус:

Я так же велик, как Бог,

А Он – так же мал, как я;

Я ниже быть не могу,

А Он – быть выше меня.

Свидетельства Вечной Истины можно найти всегда. (Цитаты взяты из «Психологических типов» Юнга). – Прим. автора. (Иоганн (Мейстер) Экхарт (ок. 1260–1327) – доминиканец, представитель немецкой средневековой мистики. В учении об Абсолюте выделял безосновное Божественное Ничто как основу всего бытия. В 1329 г. папской буллой многие тезисы Экхарта объявлены еретическими. Ангелус Силезиус (Иоганн Шеффлер, 1624–1677) – немецкий поэт-мистик, философ, богослов, медик. – Прим. перев.)

56

Ср. с махавакьей «Мандукья-упанишады»: Аям атма брахма – «Это Я – Брахман».

57

Автор хочет подчеркнуть, что в смысле реальности для него поменялись местами грубый (thick) физический мир и область психики, обычно воспринимаемая как нечто тонкое (thin). – Прим. перев.)

См. употребление терминов thick («оплотненный, ощутимый)» и thin («тонкий, редкий») в работе У. Джеймса «Плюралистическая Вселенная». – Прим. автора.

58

На всем протяжении данного изложения мы сталкиваемся со старой философской проблемой Иллюзии и Реальности. Она характерна для всех монистических философий. Похоже, что Уильям Джеймс на одном из этапов своего философского пути всерьез стремился разрешить некоторые фундаментальные трудности, присущие философиям такого рода (по крайней мере, философиям Запада). Его попытка не удалась, и он совершенно оставил монизм, поставив на его место откровенно плюралистическую философию. Хотя он и не закрывал категорически дверь перед возможностью умозрительного решения этой проблемы, но, по-видимому, серьезно сомневался в том, что подобное решение существует. Джеймс очень хорошо понимал, что есть разные состояния сознания, и это неоспоримый факт. Если представить их двадцатью шестью буквами английского алфавита, то слияние их воедино будет не просто одним фактом, а фактом двадцать седьмым. Таким образом, нет перехода множественности в единство.

Критический анализ Джеймса тонкий и, вероятно, здравый – если ограничиваться Аристотелевой логикой. Но это – не вся логика, что явствует из создания релятивистской логики, не говоря уж о диалектике Гегеля. Нет оснований полагать, будто представления о логике, бытующие ныне на Западе, представляют собой всю логику. Имеется логический принцип, который, по-моему, настолько проясняет проблему, что делает умозрительное решение гораздо более вероятным. Я введу этот принцип с помощью одного очень распространенного на Востоке образа.

Люди, живущие в той местности, где серьезной опасностью являются ядовитые змеи, знают, что со страху можно увидеть змею там, где ее нет. Эта иллюзия хорошо знакома тем из нас, кто бывал подолгу среди дикой природы Дальнего Запада. Быстро приучаешься постоянно быть начеку и где-то подсознательно всегда ждешь появления змеи. Часто бывает, что краем глаза заметишь простую палку, обрывок веревки или какой-то другой продолговатый предмет и организм реагирует прежде, чем рассудок успевает опознать этот объект. До того, как возникло разумное суждение, ты увидел змею, испытал потрясение, застыл или отпрыгнул в сторону. Мгновением позже видишь свою ошибку. Со мной такое случалось много раз, и, анализируя это переживание, я обнаружил, что оно многое открывает. Эта змея, как будто увиденная поначалу, мгновение спустя оказывается палкой, веревкой или другим подобным материальным объектом. Встает вопрос: а что же случилось со змеей? Что, змея стала палкой или веревкой? Окончательное практическое суждение состоит в том, что змея палкой не стала, ее просто никогда не было. Однако в психологическом смысле восприятие змеи, безусловно, имело место. Тогда какова же природа ее существования? Мы, конечно же, не припишем ей вещественную реальность. Она, без сомнений, не может ни укусить, ни представлять иной объективной опасности. Сразу же после рационального распознания и вынесения суждения змеи просто нет. Далее (и этот тонкий момент – самая суть дела) змея перестает быть когда-либо существовавшей. Я знаю, что этот процесс протекает именно так, ибо многократно наблюдал его. Справедливым будет утверждение о том, что имела место психическая иллюзия, тем не менее налицо чрезвычайно важное ощущение: змея прекратила свое существование – и как нынешний, и как прежний факт. Иллюзия ничего к реальности не прибавила и ничего не убавила. Так что нет никакой проблемы в связи с тем, как вписать ее в реальность. (В индуизме пример с веревкой, принятой за змею, используется для объяснения викара-бхранти – иллюзии изменения. – Прим. перев.)

Приложение вышеупомянутого принципа интерпретации ко всему относительному опыту дает умозрительное решение проблемы монизма. Мир ощущений отличается от иллюзорной змеи своей собирательной масштабностью и тем, что обычно он не сразу устраняется рациональным распознанием и суждением. Его следует считать чем-то вроде обширного галлюцинаторного наваждения, которое устраняется так же, как избавляются от проблем страшного сна: простым пробуждением. Человеческое страдание подобно страданиям галлюцинирующего сумасшедшего, от которых в рамках галлюцинаторного бреда нет избавления.

Но если иллюзия – психический факт, то в чем же отличие реальности от иллюзий? Только в том, что реальность субстанциальна, тогда как иллюзия – пуста. На языке буддизма реальность иллюзорной модификации сознания состоит единственно в том, что ее природа едина с сущностью ума, хотя и не имеет реального содержания. Весь опыт есть просто буйство ума и сам по себе не субстанционален.

Адекватность этой аналогии со змеей-веревкой искусно оспаривает Шри Ауробиндо Гхош в своем труде «Жизнь Божественная», где последовательно высказываются сомнения относительно объективной пригодности этого образа. Однако субъективно эта аналогия кажется обоснованной, поскольку, когда эго погружается в Трансцендентное, относительное сознание стремится исчезнуть подобно змее, которая становится веревкой. Похоже, что Ауробиндо Гхошу пришлось пересмотреть классические метафизические теории, основанные на прозрениях, носивших вышеупомянутый характер. К данному моменту мы вернем позже. – Прим. автора. (Ауробиндо Гхош (1872–1950) – индийский мыслитель, общественный деятель, поэт и мистик; автор