Глубина - Ильгиз Бариевич Кашафутдинов

— Защитишься, — наконец сказал Еранцев. — Обязательно. Слушай, Игорь, вот все хочу спросить и все духу не хватает. Ты с Надей как обошелся?

— С какой Надей? — округлил глаза Игорь.

— Ну, с той лаборанткой, молоденькой… — Еранцев сконфузился и оборвал себя на полуслове.

— С той-то? — облегченно проговорил Игорь и тут же обиженно спросил: — За кого ты меня принимаешь? Никаких административных мер я не принял. По-моему, она и не догадывается, что мне стало известно о ваших проделках. — Игорь вдруг встрепенулся, будто обрадовавшись удачной мысли, добавил: — А если начистоту, я знал обо всем с самого начала. Как только ты занялся монтажом, а потом этой своей… Надюшей. Вербовал или кадрился, точно не знаю, наверное, и то, и другое было вместе. Вот такая, старик, у меня информация. Агентура, как видишь, не дремлет…

— А что же ты молчал? — радостно удивляясь, сказал Еранцев. Он пристально, с волнением присмотрелся к виску Игоря, произнес с грустной усмешкой: — А ведь уже седеешь.

— Не по дням, а по часам, как в сказке, — утвердительно кивнул Игорь. — А сказать, конечно, тебе бы мог. На ковер вызвать, выговор влепить. Или, наоборот, помещение предложить, условия создать: мол, давай, дерзай! А я решил все оставить так, как есть. Думаю, пусть хоронится, пусть не дышит, пусть таится, как вор. Так творили и работали гении. Когда весь мир против них…

— Что ж, — Еранцев заслушался словами Игоря, вроде бы сказанными от чистого сердца. — Хорошо говоришь. Только масштабы преувеличиваешь.

Игорь помолчал, с какой-то внезапной отрешенностью стал глядеть на лес — где-то здесь, судя по показаниям спидометра, должна быть дорога в Прудищи. Поворот, проскок через лес, по ухабам, поле…

Вот гений доморощенный! Ему, видите ли, похвала не идет впрок. Начиная так рассуждать, Игорь незаметно разозлился, но вовремя остановил себя. Надо было держаться: не вздыхать, не морщиться, не болтать лишнего, покуда с Еранцевым еще не все ясно. Он, что-то вспомнив, порылся в кармане, вытащил листки.

— Это твои, — протянул он Еранцеву. — Там, на установке, оставил. Интересно, фторорганические соединения… Если ты этим займешься… Это, конечно, перспективно. Да, если синтезировать на основе эмульсий фторорганических соединений кровезаменитель…

— А почему бы нет, — Еранцев метнул короткий, тревожно загоревшийся взгляд, и по нему Арцименев узнал в нем давнего норовистого Мишку, то и дело прибегавшего в школу с какой-нибудь несусветной идеей. — Я знаю, этой проблемой уже занимаются… Но мне нужен многофункциональный заменитель, а не просто переносчик кислорода. Короче, комплексный. Понимаешь? Вот если бы у хирурга было шесть — восемь групп кровезаменителей. Пускать в ход при операциях легче, чем донорскую кровь. Все стало бы проще. И, конечно, надежнее… Скажем, подобрали с вертолета, видят, не дотянет до стационара, начинают оперировать.

— Верно, все очень даже верно, — соглашаясь, сказал Игорь. — Знаю, есть заменители гемодинамического действия. Очень помогают при кровопотере, при ожоговых и травматических шоках. Но ты пойдешь дальше. — Он грустно усмехнулся. — Если вовремя не остановят. Одному тут работы невпроворот…

— А я не дурак, чтобы на одного себя надеяться…

— Вот-вот… Можешь рассчитывать на мою помощь и поддержку.

Оба враз замолчали. Может, способствовал какой-то особенный в поле свет, давящий глаза, застывший, чуть процеженный дымом, он словно существовал сам по себе, отдельно от солнца, чтобы и потом, после заката, малость ослабев, стоять до самого утра. Странное все-таки лето: пожары, дым, сушь.

Игорь остановил машину, вышел и огляделся. Виднелись на косогоре размытые дымом Прудищи — отсюда добрых три километра. Дальше, за двумя прудами, которые, сочно зеленея краями, подолгу удерживали на себе взгляд, пепельно-бледно проступали Каменки. Остальной простор измучен жарой и безводьем. И все же в небе, если сравнить его со вчерашним или позавчерашним, произошла едва уловимая перемена.

Игорь присмотрелся к Еранцеву.

— Как у тебя с деньгами? — спросил он.

— Нашел, когда интересоваться, — не то с упреком, не то с насмешкой проговорил Еранцев. — Через пару дней я буду богат, как Рокфеллер. Да, когда тебе машину вернуть?

— Да ты же на ней как следует не покатался, Миша, — рассмеялся Игорь. — Я не тороплю… А ты возьми да махни на ней в Крым… Ну, сам придумай, куда: Ялта, Геленджик, Коктебель… Денежки загребешь, отпуск за свой счет, Надюше — очередной, она как раз заявление принесла. Море, вино, любовь!.. Твою черную меланхолию как рукой снимет… — Игорь, все больше распаляя себя, так играл глазами, что и Еранцев засмеялся. — При этом, старик, не забудь детективную сторону… Этот… Как его… Пивоваров с опергруппой преследует тебя по пятам… Ты меняешь места ночевок, Наденька заинтригована, она начинает думать, что ты супершпион… Наконец… Встреча на заводе массандровских вин. Дегустационный зал. Входит Пивоваров, переодетый в штатское… Говорит: «Здорово, Миша! Я давно хотел попросить у тебя извинения!..» Вы пьете на брудершафт! Ну, как?..

— Браво! — захлопал в ладоши Еранцев. — Красиво! Публика плачет и рыдает…

10

Шематухин и Степка Парфенов искали пропавшего барана. Для начала они выпустили стадо из овчарни на выгон, теперь загоняли обратно. Шематухин, стоявший посреди входа, осматривал каждую овцу, а баранов хватал и проверял даже на ощупь. Бараны, все до единого черной масти, почти ничем не отличались друг от друга. Все они, сколько их пропустил через руки Шематухин, как назло напоминали пропавшего.

Степка Парфенов, громко отдуваясь, щелкал кнутом, гнал к Шематухину немногих оставшихся овец, и ему постепенно делалось не по себе: Степка уже понял, что дело не в баране, но, в чем именно, пока догадаться не мог.

— Все, — устало выдохнул Степка, пнув сапогом последнюю овцу. — Нема больше…

— Степка, — блеснул зубами Шематухин, глаза его горели. — Уж не ты ли меня проклял? Из-за этой, из-за бабы своей. Да разве можно из-за какой-то дуры на мужика беду накликать?

— Что ты мелешь, Гриша, — испуганно сказал Степка, делаясь меньше ростом. — Что я, дьявол какой? Поискал бы там, где запропастился… К дереву, говоришь, привязывал. Может, он попить захотел, травки пощипать.

— Нет, Степка… — яростно сощурился на луг Шематухин. — Нет там барана. Там, видишь, пусто. Провалиться он не мог. Одна ему была дорога, когда он отвязался, сюда… Смотри, я не последний день живу.

Он, по правде сказать, придирался к Степке Парфенову, чтобы маленько вытрясти из того дурь. Он не любил людей, которые, зная про его прошлое, боялись его. И — какое выдержит сердце! — из боязни лезли на рожон. Привыкли где-то у себя брать других криком — тому, кто не научен горьким опытом, кажется, что самый верный способ подмять человека, которого боишься, хотя и не признаешься в этом даже себе, первым