Похожая на человека и удивительная - Наталия Терентьева

– Понятно, – я осторожно, стараясь не спугнуть мальчика, погладила его по голове. – И где же ты ночевал?

Женя молчал, а я все поняла. Уютная днем и очень страшная и холодная хижинка под елкой – огромной, когда-то голубой елью, изросшейся в городе в серо-зеленого великана, однобокого и кривого. Булка с изюмом и полбутылки «Фанты», очень вкусно кстати, гораздо вкуснее, чем капустный салат, пахнущий хлоркой, и толстые черные котлеты в лагере.

Да, как быстро маленький человек приспосабливается к тем условиям, которые ему предлагают нелепые, занятые своими сиюминутными интересами суетные взрослые.

– Пойдем.

Мне вдруг остро захотелось купить Жене, как и в прошлый раз довольно прилично одетому, только сейчас в помятую и не очень чистую одежду, какую-нибудь толстовку – модную, оранжевую или фиолетовую, с веревочками, надписями, и брюки, и новые сандалии, тоже модные, на толстой подошве, смешные и страшноватые – я видела на каком-то ребенке. На них можно кататься на пятках – там встроены специальные колесики… Так, стоп.

Я ведь взяла отпуск на три дня – а в душе чуть ли не на три месяца, чтобы ехать в Калюкин, к человеку, которого я искала и нашла…

Ну, во-первых, никого я и не думала искать. Просто так вышло. Во-вторых, на эфир я точно пойду – я только что написала Лене Маркелову, и он обрадовался. А в-третьих… Я быстро набрала номер Климова. Вот сейчас скажет: «Здравствуй, любимая, единственная…» и я отведу Женю… Куда? К своей маме? А если он и от нее сбежит, когда мама заставит его мыть руки до и после еды и полоскать рот между сменой блюд, потому что после рыбы зефир во рту неприятен и даже противен – по крайней мере, всем домашним моей мамы? И что он вообще будет делать у моей мамы? Придумывать, как поостроумнее от нее сбежать? И вообще, как я ей все объясню? Резон «взяла ребенка под ёлкой в чужом дворе» моей маме точно не понравится. Тогда куда?

Климов был недоступен. Вот и хорошо. Вот и отлично. Вот и ура. А если бы сказал: «Здравствуй, любимая Лика…»? Не сказал бы – это раз. И ничего бы не изменилось – это два.

Вовсе не к Климову я ехала в это утро, выходит. А вот под эту елку. Даже если дядя Коля через полчаса придет с ключами. Почему – не знаю, но я уже не смогу спокойно ехать в Калюкин.

– А когда приедут твои родители?

Женя тревожно взглянул на меня.

– Что? Чего ты боишься? Что я отведу тебя в лагерь или в милицию? Нет. Ко мне пойдешь в гости? Я позвоню твоим родителям, если хочешь, спрошу разрешения. А у тебя есть бабушка, кстати?

Женя сначала помотал головой, а потом, под моим взглядом, медленно кивнул. Тяжелая, важная старая женщина, с большими, как будто вывернутыми наизнанку губами, всегда треснувшая посередине нижняя губа с запекшейся в трещинке кровью, с огромными глазами навыкате, без ресниц, с седыми, наползающими на глаза бровями, с пухлыми пятнистыми руками, на которых всегда много металлических колец, сильно врезающихся в плохо подвижные пальцы…

Я даже вздрогнула от этой картинки.

– Остановись, прошу тебя! – засмеялась я. – Ужас какой! Я уверена, что все не так плохо. Бабушка есть бабушка. Просто ты фантазер и художник. Ты чем любишь рисовать?

Женя пожал плечами.

– Я не люблю рисовать. А вам нравится всё про всех понимать?

– Ты меня уже что-то в этом роде спрашивал. Нравится, но не очень. Садись-ка в машину. Мы мешаем проехать.

Сзади нас уже довольно нервно сигналила мусорка. Да, в этих двориках не развернешься, только ехать вперед. Никто не думал сорок лет назад, что будет столько машин. Как-то вообще коллективный разум человечества удивительно слаб. Хуже, чем у муравьев, перелетных птиц и тараканов. Человек не понимает опасностей – главных, глобальных для всей популяции, может думать только в пределах своей собственной жизни, да и то…

Женя недоверчиво посмотрел на меня.

– Вы хотите меня увезти?

– Да. Увезти в темный лес, разрезать пополам и съесть.

Женя с маленькой паузой засмеялся.

– Послушай. У меня есть три свободных дня на работе, то есть в журнале. Сегодня сходим на эфир, а завтра что-нибудь придумаем. Например, съездим на дачу.

Я на самом деле уже лет сто не была на старой папиной даче. По крайней мере, год, это точно. Надо хотя бы покосить траву, вообще посмотреть, что да как, не упал ли окончательно забор, не протекла ли крыша, под которой в прошлом году синичка вывела птенцов, не развалилась ли подозрительно просевшая печь. Женя подышит свежим воздухом, а я, раз уж он (или кто-то еще) остановил меня от поездки в Калюкин, поразберусь со своими мыслями. Если печь не развалилась, испеку в ней для Жени, да и для себя, колготно´й и плохо питающейся, свое фирменное дачное блюдо – картошку в тяжелой чугунной кастрюльке. Кастрюльке лет больше, чем мне, и картошка получается в ней необычайно вкусная – без всего, безо всяких приправ и добавок.

До эфира оставалось еще четыре часа. Я решила для начала поехать в большой торговый центр, чтобы купить Жене одежду, подходящую для внезапно наступившей в Москве жары. И оранжевую курточку, на случай холодов. А также зубную щетку, сандалии с колесиками и… какую-нибудь игрушку.

Я посмотрела на мальчика.

– Ты какую игрушку хотел бы получить в подарок, если бы у тебя завтра был день рождения?

Женя молчал.

Все-таки иногда мой дар кажется мне просто бесценным. Мне бы такое не пришло в голову.

– Ласты и радиоуправляемый вертолет?

Женя кивнул. Смешной вихрастый мальчик с недоверчивыми серыми глазами. Мог бы играть скандинавского парнишку в каком-нибудь нашем фильме. Как известно, русские плохо играют иностранцев, хотя они нас играют еще хуже. Что-то неуловимо русское, задумчивое, горестное, дремучее – а оно есть, пусть в малой капле, в каждом из нас, – сыграть просто невозможно, каким бы славянским ни казалось лицо.

– Итак, мы едем за вертолетом и еще за тем, что нам вдруг понравится, да?

– Да, – Женя вопросительно посмотрел на меня, и этот вопрос был мне понятен.

Вот так и покупаются самые умные детки, когда к ним подходят плохие дяди из «девяток» с тонированными стеклами, а потом увозят их в неизвестном направлении, пообещав вертолеты с куклами.

Я взяла мальчика за руку и решительно остановила поползшие было сомнения – «а вот имею ли я право исполнять роль доброй волшебницы, которая потом исчезнет и все станет как было?» Во-первых, я никуда не исчезну. А во-вторых, покажите мне человека, который отказался бы в детстве – том, которого уже давно нет, – встретить вдруг добрую волшебницу, пусть даже на один день.

В ГУВД округа, где жил Слава, я знала одного следователя, мы учились когда-то в университете на параллельных курсах. Я – на журфаке, он – на юридическом, и встречались в четверг, на военной кафедре, которая нашим мальчикам заменяла службу в армии, а девочкам доставляла массу интересных дополнительных впечатлений, мне по крайней мере.