Затаившийся - Грегг Олсен

– Я не хочу об этом говорить, Адам. И не собираюсь.

– То, что случилось, затронуло не только тебя, – говорит он. Снова звон льда. – Не тебе решать, как другим переживать свой опыт.

– Я тебя не понимаю, Адам. Разговор окончен.

– Стой! – взволнованно восклицает он, повышая голос. – Тот день изменил не только тебя. Знаешь, что стало со мной?

Ты стал героем, вот что, думаю я. Но эти слова звучат слишком грубо.

– И что же? – спрашиваю я. – Что и после чего с тобой стало?

– После того, как я тебя нашел, – говорит он тише.

Затем я слышу, как кубики соскальзывают с металлического подноса, и звук льющейся жидкости. Он продолжает пить.

– Я очень за это благодарна, – говорю я.

– Я сейчас не о тебе, – отвечает он. – Я говорю о себе. Я хочу, чтобы ты знала: я всегда буду вспоминать тот день как величайший в моей жизни. Никакого притворства. Никаких игр. Хочу, чтобы ты знала: мне никогда не удастся совершить ничего лучше.

Его слова смягчают меня. Он прав. Я никогда раньше не думала о том, что принес ему тот день, кроме награды и фотографии в газете. Благодаря ему я, возможно, смогла избежать смерти. Ему не удастся превзойти тот момент. У него не было никаких скрытых мотивов. Он не пытался выбить себе повышение на работе. Никем не манипулировал. Он просто нашел меня. Это был чистый и бескорыстный поступок.

– Есть еще кое-что, – говорит он.

Что-то в его голосе вызывает во мне желание сбежать. Но я его подавляю. Это умение и делает меня хорошим детективом. Я умею слушать.

– Я всегда испытывал к тебе чувства, Ли. Понимаешь? Я хотел тебе сказать, потому что все выходит из-под контроля и ты заслуживаешь знать правду.

Я этого не ожидала. И не хотела. У меня кружится голова.

– Нам пора заканчивать разговор, – сообщаю я.

И мы его заканчиваем.

Телефон в моей руке кажется пузырьком яда. Я не должна была этого слышать. Я не хотела этого слышать. Лучше не говорить о том, что Адам Уорнер думает обо мне или о том дне, когда он меня нашел. Я кладу телефон на место. Миллисент мурлычет, забравшись мне на колени, и вонзает когти мне в бедро. Я не вздрагиваю. Я слишком сосредоточена на телефонном разговоре. На глаза у меня наворачиваются слезы. Я всегда хотела сказать Адаму Уорнеру, что считала его героем, словно сошедшим со страниц книги. Что тоже испытывала к нему чувства, и не только потому, что он спас меня.

Дни складываются в недели, а в деле Уорнер не намечается ни малейшего прогресса. И вовсе не из-за того, что мы не прикладываем усилий. Монтроуз и я перепробовали все, что могли. Допросили не меньше дюжины человек. Расследовали каждую зацепку.

Похищения и убийства случаются нечасто, а вот висяки сплошь и рядом.

Никто не видел ни Койла, ни его красного пикапа. Его сестра сообщила, что он ходил к врачу из-за серьезного заболевания, про которое не хотел рассказывать на работе. Налипший на пикап тростник? Такой растет повсюду. Это ничего не доказывает.

Все упирается в то, что нам нужны результаты анализа ДНК. Звонки в лабораторию Такомы не помогают. Порой мне кажется, что криминалисты скорее отодвинут твой запрос в самый конце очереди, если слишком надоедать им напоминаниями. Все результаты нужны как можно скорее. Несрочных запросов попросту не существует.

* * *

Это похоже на игру, но лишь на первый взгляд. На самом деле это борьба за выживание. Чайки кружат над Окленд-бэй и роняют на камни внизу моллюсков и устриц. Парят в воздухе, выбирают походящее место и бросают. Ракушка разбивается о камни, и чайка моментально приземляется рядом, словно йо-йо, пока ее не опередили вороны или другие ленивые птицы. И так раз за разом. Весь день. Не понимаю, почему птиц считают глупыми. Эти чайки невероятно умны. Они прекрасно наловчились вскрывать раковины.

Монтроуз протягивает мне кофе.

– Спасибо, – говорю я. Он садится рядом, и мы вместе смотрим на воду.

– Ты хочешь об этом поговорить? – спрашивает он.

Кто знает, что он подразумевает под этим. Но я не хочу обсуждать ни один из возможных вариантов.

– Не особенно, – говорю я.

– Тебе это нужно, – возражает он. – Ты ведь все время об этом думаешь. Ли, ты не можешь избежать последствий – и плохих, и хороших.

– Чего же тут хорошего?

– Из-за того, что случилось, ты решила стать копом. Ты сопереживаешь жертвам и благодаря этому отлично справляешься с работой.

Я обдумываю его слова. Аргумент притянут за уши, но это все равно милый жест.

– А что насчет плохих последствий?

– Я не психолог, – говорит Монтроуз. – Я им вообще не доверяю. Но могу высказать собственное мнение.

– И каково же твое мнение? – спрашиваю я, делая глоток кофе и чувствуя, как сжимается горло. – Что ты думаешь?

– Что какая-то часть тебя осталась там, в тупике на Тамарак-Лейн, – говорит он. – Что ты выжила, но не смогла забыть. Тот день не отпускает тебя, и это плохо.

Я продолжаю глядеть на воду:

– Ты же не психолог, Монтроуз.

– Ну да, не психолог. Ходил к ним пару раз. Не помогло. Мы же просто разговариваем, верно?

– Просто разговариваем, – повторяю я. – Хорошо.

Я наблюдаю, как чайка роняет на камни прямо перед нами очередную ракушку. Белые осколки летят во все стороны, и чайка приземляется, чтобы съесть устрицу.

Выдержав крайне долгую паузу, я наконец подаю голос.

– Возможно, ты прав, – признаю я с неохотой. – Какая-то часть меня действительно осталась там, под этими ветвями. Я вспоминаю себя, ту двенадцатилетнюю девочку, и пытаюсь понять, почему она была так глупа? Как я могла не понять, чего добивался Ходж, когда заговорил со мной?

– Ты была ребенком, – говорит Монтроуз.

– Да, – соглашаюсь я, на этот раз глядя прямо на него. – А Кэти Райнхарт была девушкой, но она все равно ошиблась. Как и Софи Уорнер. Было мгновение, когда они поняли, что выхода нет. Совсем как я, когда наклонилась, чтобы посмотреть на котят в машине.

Туалет – удивительно полезное помещение. У него есть и другие применения, помимо самых очевидных. Но сейчас, сидя здесь с тестом на беременность в руке, я думаю, что этот туалет своего рода концлагерь, где я месяц за месяцем жду вердикта. Это пытка, нет никаких сомнений. Мне никто не поможет. Меня никто не спасет. Я сама обрекла себя на эти муки, и я полна сожалений.

Эта палочка вовсе не волшебная. Она подводила меня раз за разом. Я даже не хочу смотреть на маленький индикатор, где высвечивается результат. Один взгляд – и я ослепну, словно посмотрев на солнце. Я не смею. На ум приходят дешевые эффекты из паршивых фильмов в 3D, где меч или пика нацеливается прямо в глаза зрителям. Ты невольно вздрагиваешь. Отворачиваешься. Не хочешь смотреть на это снова.