Бык в загоне - Андрей Воронин

Сергей, увидев свежие татуировки, обомлел: изображение воровских куполов и эмблем «петухов» на спине «вора» выглядело по крайней мере комично.

— Пидар ты! Козлина голимая, удрота… — прошептал он, сплюнув от отвращения.

В этот миг с губ толстяка был готов сорваться истошный крик…

Сухой щелчок выстрела опередил его, и на лбу кавказца появилась небольшая темная дырочка из нее тонкой струйкой полилась кровь, белая стена позади него окрасилась багровыми пятнами и серой мозговой массой. Отброшенный силой выстрела назад. Мирза нелепо взмахнул руками и рухнул на пол. Остекленевшие глаза уставились в белоснежный лепной потолок.

— Не все в этом мире покупается и продается, — сказал Никитин, убирая оружие. И, как будто Мирзоев мог его слышать, назидательно продолжил:

— Тебя убила жадность, фраерок.

Побросав в металлический кейс упругие пачки денег, Никитин выпрыгнул в окно…

Такси довезло Сергея к дому, где жила Валентина Перцева. Поднявшись на лифте, он уже в третий раз за последние дни нажал кнопку звонка знакомой квартиры.

На лице обычно невозмутимой девушки появилось несвойственное ей удивление:

— Честно говоря, я тебя не ждала, — вместо приветствия промолвила она.

Молча Писарь прошел в комнату, где достал из кармана плотный конверт и протянул его Валентине:

— Я знаю, что ты не нуждаешься в деньгах, но считаю своим долгом отблагодарить тебя за помощь, — он вложил в руку девушки банковскую упаковку Нелепо глядя на пачку стомарочных купюр, она подняла глаза на Никитина:

— Значит…

— Да, — прервал ее Сергей.

— Докатилась, — вздохнула она, ничем, однако, не выражая своего расстройства. Валя поняла, что Самида Мирзоева больше нет. И это ее не огорчало, но сознание сопричастности к человеческой смерти больно укололо ее, — раньше хоть свое тело продавала, а сейчас продала жизнь другого.

— Он был гнусный негодяй, — спокойно произнес Сергей.

Валентина хмыкнула.

— Мне бы этого еще и не знать.

— Здесь мой номер телефона, — мужчина присовокупил к деньгам кусочек аккуратно вырезанного картона, — если возникнут проблемы, позвони.

— Когда?

— В любое время.

Затем уже бывшая секретарша Мирзы перешла к более приятной теме…

— Сколько здесь? — взвешивая на руке купюры, спросила девушка.

— Десять тысяч, — просто ответил он.

— Ого, — изумилась она, — по крайне мере, буду знать, сколько я стою.

— Ты стоишь больше, запомни это, — Писарь постарался придать своему взгляду теплое выражение.

— А сколько стоишь ты? — она грустно смотрела ему в глаза.

Истолковав ее вопрос по-своему, он ответил:

— Это была моя последняя жертва.

— А я не могу стать твоей последней изменой? — и, видя его замешательство, она, встав на носки, попыталась найти его губы.

— Семь бед — один ответ, — с этими словами он привлек ее к себе…

* * *

Улицы Берлина заполнились пестрой толпой прохожих. Длинноволосая молодежь в кожаных куртках, узких джинсах с обилием металлических цепочек заметно контрастировала с пожилыми, старомодными парочками, прогуливавшими беззаботных внуков в этот воскресный день.

Невольно щурясь от яркого солнца, Писарь подошел к дому, где жили Бламберги.

Гостя встретил Герман, радушно распахнув перед ним дверь.

— Рад видеть тебя в добром здравии, — произнес он.

— Взаимно, я тоже, — улыбнулся Никитин, — а Эрика нет?

— Здесь я, — раздался голос из дальней комнаты, и на пороге появился молодой человек, вытирая махровым полотенцем мокрую после душа огненно-рыжую шевелюру.

Сергей пожал влажную ладонь младшего Бламберга.

— Ни с кем больше не нужно сходить в ресторан? — весело поинтересовался Эрик.

— Думаю, достаточно для одного раза, — пошутил Сергей, затем его лицо стало серьезным. — Единственное, что нужно, это все забыть.

— На этот счет можешь не волноваться, — ответил Герман, — о том, что язык находится в голове, я сыну объяснил еще в пятилетнем возрасте.

Никитин слегка смутился.

С одной стороны, нелепо было предупреждать этих людей, так много для него сделавших и не требующих в замен ничего, а с другой — данная формальность была необходима.

Стремясь перевести разговор в другое русло, гость сказал:

— «Порше» я поставил на место, а от «фольксвагена» придется избавиться.

— Как скажешь, — согласился Эрик.

Никитин достал из внутреннего кармана конверт из плотной серой бумаги без каких-либо надписей и протянул хозяину квартиры:

— Здесь пятьдесят тысяч, это за «транспортер» и причиненное беспокойство.

— Спасибо, — просто ответил старший Бламберг, — только этого много, тачка стоила не больше трех тысяч, ну и все остальное максимум на десятку, а затем, обращаясь к сыну тоном, не терпящим возражений, приказал:

— Отсчитай сдачу.

Сергей нахмурился:

— Слушай, друг, мы не в магазине, поэтому не будем торговаться, я не дешевый банабак, раздающий милостыню, — затем, смягчив голос, продолжил:

— Мне приятна твоя честность, так и должны поступать уважаемые люди, но я оценил твою помощь в эту сумму, короче, базар окончен.

Немец молча взял конверт, протянул его сыну и сказал:

— Спрячь.

— Но это еще не все, — Сергей машинально проследил, как Эрик отнес деньги в дальнюю комнату, — я хочу купить себе тачку.

— И в чем проблема? — удивился Герман.

— Проблема в том. — поспешил объяснить Писарь, — что мне нужно провезти в Союз деньги.

— А какую ты хочешь взять тачку? — спросил приятель Крытого.

— Как раз об этом я и хотел посоветоваться с тобой. Мне нужно, чтобы полиция и таможня проявляли к машине как можно меньше интереса — В этом вопросе специалист он, — Герман указал на вернувшегося в комнату сына, — у него наверняка найдется машина, в которой можно оборудовать тайничок?

— Смотря для чего, — уточнил Эрик.

— Для денег, — ответил гость.

Молодой человек на несколько минут задумался.

Мужчины не прерывали его размышлений. Видимо, придумав что-то, он спросил Сергея:

— Хочешь «М-5»?