Мельничная дорога - Кристофер Дж. Эйтс

– Да, сэр.

– Где твоя мать прислуживала тебе на глазах незнакомцев? И унизила себя на своем рабочем месте? Ты что, вообразил себя лучше матери, парень?

– Нет, сэр.

– Кусок ты дерьма! Подумал, каково ей было? Считаешь, раз якшаешься с этими Макконелами, то отличаешься от нас?

– Нет, сэр.

– Заставить мать прислуживать тебе! Вообразил себя мужчиной? Пусть женщины стелятся перед тобой? Ты хоть знаешь, что значит быть мужчиной? Тебя следует наказать. И ты будешь наказан.

Думаю, на этом надо остановиться, слова больше ничего не добавят. Или мне нет сил видеть их на бумаге? Тем более, Пит, что ты заметил мои синяки. Все с одной стороны, потому что я свернулся в кресле и получал удары в один бок.

Кроме мелких деталей то, что происходило в тот день, мало чем отличалось от других дней моей жизни.

Свои синяки я прятал от глаз мира: шорты надевал редко, а те, что были на руках, скрывал под рубашками с длинными рукавами и толстовками. И пусть научился закатывать рукава так же ловко, как Хитрюга, теперь застегивал их на запястьях на пуговицы.

По лицу отец меня никогда не бил, и это делало его в моих глазах еще чудовищнее. Было бы честнее, если бы однажды, напившись, он посадил мне под глаз синяк. Вот, люди добрые, я, когда в настроении, могу сынку и навалять.

Почему я прятал синяки? Уж точно не потому, что стеснялся, что меня лупят. Смутить меня непросто. Я стыдился другого: лупил меня не кто-нибудь, а мой отец. Вот в чем проблема.

После побоев я свернулся на кровати на здоровом боку и старался вспомнить вкус проскальзывающих в желудок пирожков с черникой. Из-за меня отец опаздывал на работу и, как только закончил махать кулаками, выскочил из дома – грохот двери подтвердил, что он еще не остыл. Громко скрипнули покрышки – машина вырулила на дорогу.

Вскоре из своей комнаты появился маленький Билли, пристроился у меня за спиной, взял за плечо. Он от отца получал лишь легкие оплеухи. Не знаю, было ли дело в его возрасте или в болезни, у папаши сложилось странное отношение к нему. Я не сомневался: если бы кто-нибудь осмелился обозвать Билли Мопсом, отец мгновенно отправил бы обидчика в больницу.

Хотя я обрадовался, что братик пришел утешить меня, все-таки хотел, чтобы в постели был со мной другой, но знал, что ты весь день будешь на работе.

Представил, как я тебе рассказываю, что́ случилось, но когда облек свои чувства в слова, понял, что произнести их непросто. Вообразил, как дотрагиваюсь до своего ребра и вздрагиваю от боли, ты замечаешь и берешь меня за руку, и я опять вздрагиваю. Ты спрашиваешь, где еще болит, и я показываю: там, там, там – весь бок. Ты поднимаешь футболку и видишь первый синяк, задираешь выше, стягиваешь через голову, и твоему взгляду открываются все. Ты их целуешь, и это прекраснее, чем то, что я испытал в жизни, а я взамен готов сделать все, чтобы тебя порадовать. Абсолютно все.

Когда в следующий раз мы собрались с Хитрюгой в Свангамы, то думали, что впереди у нас целое лето – не то, что было в прошлом году. Два парня искали приключений в горах. Но по воскресеньям я рассчитывал встречаться там не с одноклассником.

Я был слишком рассеян, чтобы радоваться нашим забавам. Хитрюга этого не замечал, и мы оставались в горах до вечера. Не помню, чем мы занимались в тот день, наверное, во что-нибудь играли – скорее всего, в Гудини. В этой игре Хитрюга прекрасно исполнял свою роль. Не только потому, что научился вязать много разных узлов, но был намного меньше меня и легче выворачивался из пут.

Ближе к вечеру мы отправились домой, спустились на Мельничную дорогу и уже приближались к городу, когда мимо нас проехал твой зеленый грузовик. Стекла были опущены, и ты крикнул в окно:

– Веселых развлечений, ребята!

На Мэйн-стрит сразу за поворотом у кафе О’Салливана мы разделились, но я домой не поехал. Остановился и подождал, пока Хитрюга не повернет налево за угол и не скроется из виду. Подсчитав, что мой товарищ уже, наверное, у себя, я решил нанести тебе визит.

Помню, подумал, что твой дом на Дороге высоких сосен похож на лесную избушку из сказки – мореное дерево, красный кирпич, зеленые ставни, зеленая входная дверь. Я провел велосипед вдоль подстриженного газона и оставил у крыльца. Был готов подняться по ступеням и постучать, когда увидел свет из-под не полностью опущенной шторы. Оставалась щель не шире той, что в почтовом ящике, и мне вдруг захотелось узнать, чем ты занимаешься, когда находишься дома один. Я опустился на колени у окна и заглянул под штору. Ты сбросил сапоги на коврик и ставил бокал красного вина на бельевой сундук, стоявший перед журнальным столиком у кресла. Прежде мне не приходилось видеть мужчину с бокалом вина. На тебе была серовато-коричневая форменная рубашка службы охраны природы.

Твой дом состоял из одной комнаты, однако он не производил впечатления маленького, а скорее просторного открытого пространства. Я заметил кресло, диван, сосновый шкаф, кухню… Но никакой кровати. Потом увидел лестницу на верхний этаж. Вероятно, кровать находилась там. Представил, как уютно в постели под сводами крыши. И пока воображал, ты начал расстегивать пуговицы на рубашке. Я задохнулся, словно от удара током – после каждой очередной пуговицы возбуждение взвивалось все выше и выше. Ты выгнул спину и, вынимая из рукавов руки, выпятил грудь. Мускулистая грудь, но не чрезмерно, как у культуристов, слегка поросла завитками темных волос. Ты положил рубашку на шкаф и достал что-то из ящика. Крепкие мышцы двигались слаженно. Надев футболку, ты вернулся к креслу, взял бокал, сделал глоток вина, запрокинул голову, выдохнул, поставил бокал на сундук. Опустился в кресло, поднял с пола журнал «Нэшнл джиогрэфик» и, погрузившись в подушку, почти исчез из виду.

Я смущенно стоял, испытывая слабость и стеснение в груди. Пришлось выждать минуту, прежде чем мне удалось прийти в себя и постучать в дверь.

– Это ты, Мэтью? – В твоем голосе не было ничего, кроме радости.

– Я заметил ваш грузовик, – объяснил я.

– И по этой единственной зацепке вычислил меня? Так который ты из братьев Харди?[15]

– Это самый плохой телесериал, – ответил я. – Его обожает мой братец.

– Тебе надо читать книги, парень.

Я скорчил глупую мину.

– Не умею читать. В голове одни камни. Интересно, кто их туда насыпал?

Ты прислонился к косяку и сложил руки на груди.

– Объясни, как получилось, что ко мне заявился самый необразованный в городе подросток? Я не отрываю тебя от более интересного занятия?

– Нет.

– И по-твоему, я должен пригласить тебя в дом?

– Да.

Ты поманил меня внутрь.