Преферанс на Москалевке - Ирина Потанина

Саенко брезгливо скривился, будто не думал, что такая «Куня» действительно существует и был поражен наивностью собеседника.

– Ошибки быть не может, – настаивал Морской. – Вы тоже ее знаете. Пластинки по крайней мере точно слышали не раз. Или в кино смотрели. Это наша Клавдия Шульженко. Она в начале года стала руководительницей джаз-ансамбля, вы слышали? Вот и выходит «укротительница джаза». А Куней ее звали дома. Я знаю, потому что моя бывшая жена – Ирина, вы ее, конечно, помните – дружила с Клавой еще со времен ранней юности, когда обе занимались в балетной студии мадам Тальори.

– Вот это мастерство! – Теперь Саенко явно был удовлетворен. – Я знал, к кому идти. Я как тебя тогда в больнице у адвоката встретил, сразу понял – неспроста судьба тебя послала.

«Начинается», – подумал Морской и, приготовившись к расспросам о больнице, попытался еще хоть ненадолго перевести разговор в другое русло:

– Да вам любой про Кунин дом ответил бы. Шульженко у нас и знают, и любят. К тому же в харьковские времена она была общительной, активной и очень дружелюбной. В театральных кругах 20-х годов ее все знали, а про дом свой – точнее флигель дома, которую семья Шульженко, родители и Куня со старшим братом, делили с одной соседкой, – рассказывала много и охотно. Я, кстати, когда еще водил экскурсии на Москалевку, обозначал людям, мол, вон там, на Владимирской, выросла знаменитая Клавдия Шульженко, и пересказывал всем ее рассказы о доме.

– Хм… – приподнял одну бровь Саенко. – Мне вот как-то о том, где и кто жил, слышать не довелось. Хотя театр я любил и про Шульженко слышал. Итак, мы знаем, дом, откуда можно начинать. Сам не пойду – имею подозрения, что при моей должности и с моим послужным списком без рекомендаций в подобный клуб не попасть: будут подозревать, что я специально хочу просочиться, чтобы их прикрыть или еще что. Вообще я об этом клубе что-то смутно слышал – они вроде как с серьезными людьми дело имеют. Но мне этих людей сложнее привлекать, чем тебя. Ты видишь, какой шустрый, – раз-два, и разгадал, куда идти. И в остальном, надеюсь, тоже преуспеешь. – Саенко говорил все это без улыбки, как бы рассуждая вслух и прикидывая, как лучше поступить. – План простой: пойдешь, наведешь справки, попросишься поиграть, разведаешь обстановку. Потом, если надо будет, проведешь меня по рекомендации… Ну или посмотрим по ходу дела, как лучше все провернуть, чтобы я там, это… поиграть мог, особо личность свою не обнаруживая.

– Мне бы, если честно, тоже не хотелось, – осторожно обозначил свою позицию Морской.

– Что? – не понял Саенко.

– Тоже не хотелось бы обнаруживать свою личность в связи с противозаконным клубом.

– Ну, – хмыкнул Степан Афанасьевич, – это, знаешь ли, от тебя не зависит. Хотелось бы – не хотелось бы… Ишь! Не в том ты положении, товарищ Морской, чтоб от моих просьб увиливать.

– А то, что я вам по вот этой непонятной карточке нужный адрес назвал как возврат долга десятилетней давности, не засчитывается? – с робкой надеждой поинтересовался Морской – соваться в преступный мир уж больно не хотелось, а подпольный игровой клуб, ясное дело, состоять из милых законопослушных граждан не мог.

– Десятилетней давности? – искренне удивился Саенко. – Да я и забыл уже все, что у нас там на Бурсацком спуске приключилось. Ну, или ладно, засчитаю как ответную услугу за спасение от убийцы угаданный тобой дом Куни, – тут Саенко склонил голову набок и кровожадно улыбнулся. – Но ведь про поляков-то я от твоего старика слышал совсем недавно. Их, чтобы забыть, мне постараться надо.

– Не понимаю, о чем вы говорите! Да и не мой это старик вовсе! Мало ли что человек в бреду нес, вы же сами тогда сказали! Не стыдно вам беззащитного человека в заложниках держать?

Короче, выпалив массу бессвязных и ничего не меняющих возражений, Морской выпустил пар и хладнокровно согласился. В конце концов эта глупая игра в сыщика, разведывающего обстановку в игорном клубе по просьбе главного подозреваемого, могла оказаться той самой ниточкой, что приведет к развязке дела. Зачем-то же Саенко хочет попасть в тот клуб? И вряд ли это может быть случайным совпадением, никак не связанным с делом Николая.

– Как только что-нибудь разузнаешь – звони, подъеду, и на месте разберемся, – наказал напоследок Саенко. – И, это… Сам понимаешь – дело секретное. Никому ни слова. Ну, разве что, девицу, – он кивнул на дверь спальни, – можешь прихватить с собой для отвода глаз. Если будут спрашивать, скажешь, что захотел пофорсить перед барышней, поиграть в интересном заведении, и все такое.

В душе Морской уже понял, что, сам того не желая, из отстраненного консультанта следствия превращается в активного участника событий, ведущего личную и тайную войну с опасным и влиятельным врагом, потому внешне был особенно приветлив и обещал ни в чем не подвести.

* * *

– Чепуха какая-то, – шептались на кухне через пятнадцать минут Морской с Галочкой.

– Да, – соглашался Морской, – абсурд полнейший. Зачем ему понадобился игорный клуб? Почему именно сейчас? И, главное, что с этим делать? Не сообщить Ткаченко вроде как нельзя. Сообщить – равносильно тому, что открыто заявить Саенко, что я собираюсь с ним воевать. Ищу клуб и иду играть с одной лишь целью – проверить, не связано ли все это с делом Коли. Вообще, мне, если честно, очень гадко. Я получаюсь и предатель, и подлец…

– Не ты, а мы! – не совсем в том, в чем хотелось Морскому, поправила Галя. – Я, разумеется, пойду с тобой по этой карточке. Пожалуйста, не возражай! – услышав аргументы, мол, она везде была с ним, чтобы избежать опасности, но сейчас, когда будет совсем небезопасно, ей было бы лучше остаться дома, Галина состроила такую жалобную гримасу и посмотрела так умоляюще, что деваться Морскому было некуда.

– Хорошо, поедем завтра вместе на Москалевку. Не знаю уж, найдем ли мы подпольный игорный клуб, но поиграем в сыщиков на славу, это точно…

– Что же касается «предатель и подлец», – перешла к более важным вещам Галина, – мне кажется, мы станем предателями, если не сообщим товарищу Ткаченко о странных интересах Саенко. Нельзя забывать, что речь идет о подозреваемом в организации убийства. О том самом человеке, которого ты застукал за подменой дедушкиного лекарства…

– Все верно, – вздохнул Морской. – Осталось только понять, как технически связаться с Ткаченко. У нас на хвосте Великан, – чтобы не афишировать свои волнения, Морской не выглядывал в окно, но в наличии слежки не сомневался. – Любые наши контакты с органами покажутся Саенко подозрительными… Да и не с органами тоже. Со стороны все должно выглядеть так, будто мы ничем другим, кроме розысков саенковского клуба, не занимаемся.

Беседу прервали несколько осторожных дверных звонков. Морской знал, кто так звонит:

– Лариса! – воскликнул он с такой интонацией, будто кричал знаменитое «Эврика!», но тут же сник, вспомнив слова Двойры о том, что он бездумно подвергает дочку риску.

– Я еле вырвалась к вам! – с порога затараторила светящаяся Ларочка. – От мамы есть наказ: после уроков – сразу домой. Но я нашла лазейку! От физкультуры я освобождена и, чем сидеть в зале, вполне могу уйти домой – урок-то самый последний. Формально – все честно, уроки еще не закончились, а как закончатся, я сразу побегу домой.