Как натаскать вашу собаку по философии и разложить по полочкам основные идеи и понятия этой науки - Энтони Макгоуэн

Давид Юм (1711–1776), с одной стороны, не поддерживал представление о том, что реального мира не существует. Юм глубоко верил в здравый смысл. Он признает, что философ может на какое-то время убедить себя, что, когда вы выходите из комнаты, она перестает существовать, и что за пределами разума не существует настоящего мира объектов. Но затем философ осознает абсурдность такой точки зрения, улыбается и продолжает думать, как прежде: предполагает, что столы, стулья и маленькие собаки по-настоящему реальны.

Тем не менее анализ Юма, посвященный вопросу о том, что́ наши чувства могут действительно рассказать нам о мире, оказался гораздо более дестабилизирующим, чем причудливый идеализм Беркли.

Эмпиризм Юма, который был впервые представлен в «Трактате о человеческой природе» (1738–1740) и позже в переработанной форме изложен в «Исследовании о человеческом познании» (1748), – это, по большей части, знакомая перефразировка Локка. Все, что находится в уме, Юм называет «восприятия». Восприятия представляют собой впечатления и идеи. Впечатления более яркие и отчетливые, к ним относятся ощущения, эмоции или чувства. Мы срываем с дерева красное яблоко, вгрызаемся в его хрустящую мякоть, вкушаем его остро выраженную сладость, чувствуем всплеск удовольствия. Красный, хрустящий, сладость, удовольствие – все это впечатления. Когда впоследствии мы вспоминаем, как ели яблоко, красный цвет и другие качества, которые мы воспринимали с такой интенсивностью, являются лишь бледными отражениями первоначального переживания. Это идеи. Но, поскольку идеи не имеют такой интенсивности и яркости первого впечатления, мы получили способность манипулировать ими и комбинировать их разными способами, используя воображение. Воображение позволяет нам представить вещи, которых мы никогда не видели, создавая, например, идею единорога путем объединения идей лошади и рога. Несмотря на то что воображение может свободно перемещать и объединять идеи, оно может оперировать только теми составляющими, которые были обеспечены с помощью чувственного восприятия.

– Немного раздражает, что все они никак не могли прийти к согласию, какими словами называть все эти вещи в уме.

– Ты имеешь в виду, что у Локка и Юма слово идея обозначает слегка отличающиеся вещи? Не беспокойся. Различия неважны. Для каждого из философов идеи – это сущности, пребывающие в уме, более или менее похожие на то, что мы считаем идеями. До сих пор позиция Юма довольно близка к представлениям Локка. Радикализм Юма начинается в следующей части. Все знание делится на две категории. С одной стороны – вопрос факта, иными словами, все, находящееся в окружающем мире, что мы воспринимаем с помощью органов чувств. С другой стороны, есть отношения идей, под которыми Юм подразумевает те самые аналитические истины, что мы обсуждали ранее, законы математики и тавтологические утверждения, такие как «все люди смертны».

Основной способ отличить одно от другого заключается в том, что отрицать истинное отношение идей – значит противоречить самому себе. Если вы говорите, что у треугольника не три, а четыре стороны или квадратный корень из девяти – не три, а четыре, вы продемонстрировали, что не знаете значения соответствующих понятий. Однако отрицание фактов не связано с противоречиями такого рода. Всегда есть вероятность, что случится нечто противоположное, и единственный способ это выяснить – использовать опыт. Никакой опыт не изменит число сторон треугольника, и нет никакого смысла посылать научную экспедицию, чтобы попытаться найти четырехсторонний треугольник в Гималаях или на Амазонке. Однако, каким бы немыслимым это ни казалось, всегда есть вероятность, что мы где-нибудь обнаружим собаку голубого окраса или картофелину, которая выглядит точно как Уинстон Черчилль.

Такая граница между отношениями идей и фактами известна как «вилка Юма», и если что-то нельзя пронзить одним из зубьев этой «вилки», то, по мнению Юма, это не может быть вещью, которую можно знать. Такова причинность. Причинность для большинства из нас кажется просто тем, что мы все время наблюдаем в мире. Я пинаю камень, и он летит через дорогу; я чиркаю спичкой, и появляется пламя. Так много всего зависит или вытекает из причинности. Вся наука предполагает существование причинности. От нее зависит человеческая жизнь. Такова она и есть, прямо перед нашим носом. Разумеется, никто не мог бы усомниться в реальности такой вещи. Юм смог.

– Я так и думал, что он, наверное, сомневался.

– Прежде всего он указывает, что причинность не является истиной, подобной истинам математики. Отрицание реальности причинности не связано с противоречием, как утверждение, будто у треугольника четыре стороны.

– Вполне справедливо, но, разумеется, это другого рода знание, та часть «вилки», где факты.

– Ну, ты бы так решил, но у Юма нет ничего подобного. Он говорит, что все, что мы видим, когда один бильярдный шар ударяет другой, – это два события. Первое – приближающийся шар сталкивается с шаром-мишенью, а затем второе – шар-мишень отскакивает. Я вижу, как спичка чиркает по коробку, затем я вижу пламя на вершине спички. Я щелкаю кнопкой на пульте дистанционного управления, а затем я вижу включившийся телевизор. Чего я не вижу – это причинности. То, что мы видим, Юм называет постоянным соединением: за A всегда или почти всегда следует B.

– Но это всего лишь игра словами!

– Юм так не думает. Он не говорит, что нам не следует ожидать, что B последует за A. Людьми руководят привычка и обычаи. Мы видим, что за одним явлением или объектом следует другое явление много раз, и ожидаем, что так будет всегда. Юм считает это превосходным. Здравый смысл, привычка и обычай – это именно такого рода вещи, которые должны управлять нашим поведением. Но это не меняет того, что причинность не является фактом или отношением идей: это всего лишь вещь, которую мы научились ожидать.

Причинность для Юма является особенным примером более обширного явления. Мы уже упоминали понятие индукции по отношению к Аристотелю. В основе индукции находится представление о том, что будущее должно иметь сходство с прошлым. Мы собираем ряд примеров чего-нибудь, скажем белых лебедей. Затем выводим общий закон, например, что все лебеди – белые, который, в свою очередь, позволяет нам прогнозировать будущие события, например, что следующий лебедь, которого мы увидим, будет белым. Однако индуктивное обоснование не является отношением идей: нет противоречия в том, чтобы постулировать существование черного лебедя. Но он и не является тем объектом, который мы можем наблюдать. Индукция позволяет делать прогнозы о будущем, а будущее – это то, чего мы наблюдать не можем.

– Но разве мы, в конце концов, не видим будущее? Я имею в виду, что ты продолжаешь говорить «динь-динь», я бегу к своей миске и моя еда всегда в ней?..

– Хорошо, давай просто рассмотрим это. Мы хотим проверить, является ли индуктивное обоснование хорошей основой для