Веревочка. Лагерные хроники - Яков Капустин

Оказалось, что мы сидели когда-то на одной зоне, и он меня запомнил. Выяснилось, что он недавно вышел на поселение, а теперь за пьянку его снова закрыли. Бывает.

Я же спросил его, а не встречал ли он на Украине Васю Донченко, нашего общего знакомого.

И тут Адам меня оглушил, рассказав, что ему, как-то, попалась внутрилагерная газета, где Василий Донченко писал о том, что он стал на путь исправления и призывал других сделать то же самое.

Такое заявление ничего общего не имеет с реальностью, а является наряду с другими методами (красной повязкой, подпиской о сотрудничестве и т. д.) способом сломать достойного человека.

Наоборот, после таких заявлений, человек становится, обычно, постоянным клиентом лагеря, потому что на свободе уже жизнью, как правило, совсем не дорожит, а дорожит только своей шкурой.

Таких я знал немало.

В лагерях власть делала что угодно, но только не готовила человека к свободе, потому что эта свобода юридически и политически не очень отличалась от лагеря. В то, что такое несчастье могло случиться с Васей Донченко, мне не верилось.

Конечно, у власти есть масса возможностей сломать непокорного. Например, любой зэк уступит угрозе быть изнасилованным.

Но силы, которая потом может заставить такого человека жить, на земле не существует. Выбор жить или умереть, к счастью, всегда во власти самого человека.

И, если я ещё мог поверить в то, что Васю могли сломать, то поверить в то, что он может жить сломленным, я не мог. Тем более, что и сам Адам не вызывал моего серьёзного доверия. Должности пожарного, кладовщика, хлебореза, санитара, как правило, раздаёт лагерный «кум» своим агентам. В отличие от должности бригадира, где необходимо неформальное лидерство.

Отдать должность бригадира «своему» человечку на севере власть не может. Мужики просто дадут ему по голове. Короче, червячок сомнения и печали поселился в моём сердце и грыз меня постоянно.

Прошло лет десять.

И вот однажды в справочной киевского аэропорта «Борисполь», где мы с женой и детьми улетали из гостей от моего друга актёра Жоры Мельского, мне выдали квитанцию с адресом Донченко В. Д. в соседнем с Киевом городке.

Я привёз семью домой и немедленно отправил Васе телеграмму с уведомлением, что буду у него в воскресенье утром.

Таксист высадил нас на параллельной улице, и мы с Жорой пошли по грязи вдоль домов, отыскивая нужный номер. Небольшой деревенский домик оказался в самом конце. На двери висел большой амбарный замок. На соседнем крыльце стояла пожилая женщина. Я обратился к ней с вопросом. Женщина оказалась старшей Васиной сестрой.

По её словам, телеграмму она ему сама вручила, но с самого утра он, ничего ей не сказав, ушёл.

Я спросил о том, как он живёт.

Выяснилось, что после первого освобождения, он сидел ещё дважды по три года.

А когда я поинтересовался за что, сестра с горечью сказала:

– Та всэ ж за жинок. Якбэ вин нэ пыв, та нэ быв йих, то ничого б нэ було.

– Так он что пьёт? Он же раньше совсем не пил?

– Ого! Та щэ ж як. Кожен дэнь и пье. Зараз от опьять жинку побыв, та выгнав. Одна бида, що дуже пье.

Я понял, что ушёл Вася специально, и ждать нам его бесполезно.

И мы поехали в Киев.

Уже попрощавшись с женщиной, я вернулся и отдал ей около шестисот рублей – все деньги, которые у меня с собой были.

Жора всё знал и, понимая моё состояние, всю дорогу молчал.

Странное дело. Я заметил, что люди далёкие от лагерной жизни, но облечённые чувствами собственного достоинства и чести, запросто ориентируются в лагерных понятиях и комбинациях и делают всегда правильные выводы.

Адамович был из этой же категории.

Понимал он всё о лагере, как будто бы провёл там половину жизни. Хотя провёл он её, большей частью, в больших и важных кабинетах. Может быть оттого, что в нашей стране народ никогда не жил по законам, а всегда по понятиям.

И понятия эти были практически лагерными.

Если на Западе заявить на вора считается нравственной нормой, то у нас с таким заявителем окружающие перестанут здороваться.

Он тоже молчал после моего рассказа.

Чтобы как-то разрядить обстановку, я в шутку сказал ему, что с его понятиями и поведением, он был бы в лагере уважаемым человеком.

Против моего ожидания он не рассмеялся, а немного помолчав, задумчиво произнёс:

– Надеюсь.

Мы подъезжали к Домбаю.

Стране оставалось жить ещё два года.

А одному из лучших людей этой страны Александру Михайловичу Адамовичу оставалось жить чуть больше пяти.

Весь чудовищный смысл стихотворения Некрасова про женщину, останавливающую на скаку коня и входящую в горящую избу я осознал, когда услышал одну из лучших песен о Женщине.

О русской женщине

Какой смысл изначально вкладывался в это слово, мне неведомо. Но у меня до сих пор перехватывает дыхание, когда я, к сожалению, всё реже и реже, слышу эту песню.

Наверное, не женское это дело – подменять бездарных, нерадивых, выпивающих мужиков, таскать вместо них шпалы и останавливать скачущих коней.

Призвание женщины – растить детей и побуждать мужчин совершать поступки.

Я никогда не жаловался на невнимание женского пола.

Одни, наверное, любили меня, другим было со мной интересно, третьим хотелось просто быть возле мужчины, а кто-то извлекал от близости со мной пользу.

Но была однажды в моей жизни женщина, которая меня жалела.

Жалела, как в той песне, про «сёла Рязанщины».

Ей от меня ничего не было нужно. Ей просто нужно было, чтобы я был.

В нашем большом рабочем проходном дворе Милка появилась вместе с матерью – архитектором. Они занимали двухкомнатный блок в одном из финских домиков.

От наших дворовых девиц она отличалась чистотой, запахом и необыкновенной свежестью и красотой.

Она была лет на пять старше меня, и уже училась в институте. Я не могу сказать, что парни нашего двора все как один были в неё влюблены. Совсем нет. Эта девушка жила на другой планете. Она иначе одевалась, дружила с другими парнями и девушками, и вела себя по-другому. Поэтому кадрить её нашим ребятам не приходило в голову. Как не пришло бы в голову кадрить Мону Лизу или памятник Софье Ковалевской.

Что же касается меня, то я хоть был уже обеспокоен «этим» вопросом, на Милку смотрел как на взрослую и далёкую красавицу.