Тибетское Евангелие - Елена Крюкова

— Лида! Я… играю… музыка… слышишь?!

Играть на органе. Играть на стволах черных кедров. На мчащихся тучах. На ледяных синих сколах. На торосах и скалах. Вся земля — огромный орган; я твой музыкант, я, я музыкантша твоя.

— Музыка… она… выходит из меня…

Женщина раздвинула ноги. Живот напрягся. Живот сначала стал жестким и твердым, ледяным, потом белым и мягким, пушистее и нежнее сугроба; и то, что шевельнулось внутри нежного снега, запылало костром. Жаркий комок. Неистовый звук. Протяжный, долгий крик. Кто кричит?! Женщина. Мужчина. Тот, кто был когда-то одним. Кто одним снова стал.

Ком огня раздирает живую плоть. Земную, ледяную плоть. Огонь и лед одно. От них, если прикоснуться, одна и та же боль. Любовь это боль, а боль — любовь. Ты хочешь родить?! Я рожаю уже. Вот! Гляди! Прими!

Рождение не плоти! Души.

Выгнулось коромыслом тело. Застыло в судороге плача. Лонные кости женщины разошлись в стороны легко и красиво — так расходятся птичьи крылья в полете. Роды — полет. Надо лететь, даже если ты умираешь. Сияющий красный круг нового солнца показался над берегом. Над отхлынувшей тьмой вечной воды. Круг торил себе дорогу. Круг рвал и разрывал лоскутья, охвостья кровавых, дырявых туч. Круг поднимался. Круг брызгал алым светом! Алый, захлебывающийся крик!

Кто кричит?! Я кричу?!

— Я люблю… тебя-а-а-а-а!

Рожденный не умирает.

Так же, как мы рождаемся на свет, мы рождаемся в смерть.

Ресницы разлепились. Вода плавно, тяжело колыхала лодку. Цепь тихо шуршала по гальке. То, что было одним, стало распадаться, делиться надвое. И вот это было очень больно. Я ничего не понимал, только чуял нестерпимую боль. И Лидия тоже. Ее белое, как булочка, смешное личико покривилось. Я поцеловал потные кудряшки на крутом лбу. Она еще дышала размеренно, старательно, выдыхая мне в рот весь воздух из своих легких. Ее легкие, легкие, как два лепестка. Ее рот, похожий на красную раковинку. Женщина. Это женщина. И я обнимаю ее. И я снова мужчина.

— Милая. — Слово вытолкнулось из губ, родилось. — Милая. Я с тобой. Я немного побыл тобой. Я теперь знаю.

— Что?

Не услышал: догадался по губам.

— Как чувствует женщина. Как она… счастлива… в любви. Как она зачинает… и рожает.

— Как… рожает?..

Засмеялась тихо.

— Я же… ну, как была, так и…

— Ты хочешь сказать, — губы мои щекотали ее губы, — ты как была девочка, так девочка и осталась?

— Да… да…

— Но ты же сейчас стала женщиной? Со мной?

— Да. С тобой. Я счастливейшая женщина. На всей земле.

И, как только я услышал эти слова, я сам не свой стал.

Глаза, лоб, сознанье черные рваные тучи затянули. А потом разорвались разом, с треском, как ветхое лоскутное одеяло. Кулак света ударил в меня, в живой бубен.

На днище лодки, под нашими вытянутыми в радости телами, под измятым моим зипуном лежала тонкая деревянная флейта.

У органа тоже есть трубы и дудки; и он умеет не только громом греметь, но и петь флейтой.

Я вытащил из-под зипуна флейту, и Лидия взяла ее в руку и поцеловала.

А потом дунула в отверстие, и над Озером поплыл звук, первый и последний.

И я шептал, все шептал себе, обнимая Лидию, целуя ее в голое плечико, выпроставшееся из-под черной концертной ткани: побудь со мной, мой сон, мое безумье, побудь, не уходи, пожалуйста, не уходи.

Брахманы учили меня, как жить и как (умирать); а я, улыбаясь, учил (их).

Так беседовали.

(Понял) их; они же меня не поняли.

Купцы (мои меня) понимали. Улыбнусь им — они улыбнутся мне в ответ. Лишь улыбка улыбке (нужна). Так от человека тянется золотая нить к (человеку?).

…в улыбке — любовь.

…учил (брахманов): возможно улыбаться внутри.

Внутренняя улыбка (согревает) не только тебя. (От тебя идет внутреннее) тепло вовне, в мир. Кто попадает (в круг) твоего тепла и радости твоей — не враждует с тобой, а любит тебя.

…мало любви в мире? Не можем (улыбаться) внутри себя.

Говорю: улыбнитесь! Говорю: (дарите) радость! Так мало в мире (радости, если) печаль внутри вас. Воистину мир состоит из радости, только воинственный человек, скорбный воин, (не видит) этого, (не слышит).

Радость есть музыка. Слушайте (музыку) радости!

…учил, и склоняли (брахманы) головы в тюрбанах, будто тюльпаны в (каплях) росы. Яркие цветы колыхались вокруг.

И улыбался, видя (цветение) мира.

…из Джаганнатха (двинулись) в Калькутту, идя по берегу моря.

Ночевали под открытым (небом), не боясь скорпионов и змей.

Море шумело, песню нам пел (прибой).

Полюбили эту теплую (землю) и ее добрых людей.

(Злые) люди есть везде. Злом одержимы.

…не будет зла в мире, как отличим мы добро?

Калькутта (встретила) приветливо. Говорил на площадях, и люди собирались вокруг меня и (слушали меня).

Розовый Тюрбан оберегал меня от опасностей. Он (стал мне как) отец.

Длинные Космы (по-разному глядел) на меня.

…недоверчиво, и мрак мелькал в его (глазах), мрак непониманья и вражды.

Порой ясно и радостно.

…понимал: (он уже) научился улыбаться (внутри) и смеяться.

Черная Борода, когда мы пребывали в Калькутте, захотел вспомнить умершего (в пути Старого Инжира). Разожгли костер, принесли (бескровную жертву): разломили лепешку и бросили в огонь, также бросили (в пламя) горсть зерна. Еще вылили (в костер) вина из глиняной чаши. Из чаши отпил, потом по кругу (чашу) передал.

Черная Борода омочил усы (в вине, и вино) по бороде потекло.

Длинные Космы (глядел) темно. Печалился: Старика вспоминал.

…Тюрбан встал над (костром).

…сказал: Пусть другу нашему светло будет на небесах!

И сказал: Аминь.

И мои друзья (руки) сложили и (хором) произнесли: Аминь.

Долго сидели на берегу. Видел крыши (домов и храмов) Калькутты.

…думал так: века пройдут по лику Земли, будут (так же сидеть) кругом огня люди, и поминать усопших, и думать о будущем?

Живы, и не мыслим (о смерти).

Поминая мертвого — о смерти не мыслим.

Она придет; и мыслить не будем. Что будем чувствовать?

…хотел бы умереть, чтобы понять, как восстану.