28 сантиметров счастья - Анна Шварц

В ответ получаю кривую усмешку.

— Ночь ещё не кончилась.

Картина воспоминаний словно разлетается на осколки. Они, как того мальчишку из сказки про Снежную королеву, ранят прямо в сердце, которое цепенеет и замирает от колючего холода. Я его почти физически чувствую. Где-то у горла.

Я вспомнила. Вспомнила, всё вспомнила. Зажимаю рот ладонью, чтобы не закричать от дикого стыда и обиды.

— Тошнит? — тот самый голос, который произносил в ту ночь такие грязные и грубые вещи, сейчас звучит почти что обычно. Даже почти заботливо. Его реально беспокоит мое состояние. Почему же? Разве не должно быть плевать на девушку, которая так легко упала ему в постель, умоляя себя взять?

Я медленно киваю. Пусть думает, что тошнит. Иначе я… Заплачу. Правда. Не должно было случиться так. Хотя бы немного иначе.

Воспоминания собираются в единую картину, как паззл. Нет, на этом ничего не закончилось. У нас действительно была еще вся ночь впереди. И я сдалась. Тянулась к нему, как мотылек на огонь. Как к первому мужчине, который был со мной настолько близок. Словно поверила, что для него это что-то значит. А на деле — казалась просто шлюхой.

Вот я идиотка. Как же стыдно!

Нет, всё, хватит. Я не хочу вспоминать. Мне достаточно, не хочу прокручивать в голове следующие сцены. Не знаю, как у меня это выходит — но я усилием запираю память на замок, усмиряю чувства, которые разрывают сердце и… выдыхаю. Отстраняюсь от всего.

Медленно поднимаю взгляд на Рустама. И тут же отвожу. Он внезапно ловит меня пальцами за подбородок и вздергивает лицо на свет, глядя мне прямо в глаза.

— Ты сейчас, походу, зарыдаешь, — угадывает он, несмотря на то, что я старательно не смотрю в его сторону, — что за херня? Салат был невкусный? Не как в институтской столовке?

Я открываю от возмущения рот. Это возмущение — словно таз ледяной воды, который на меня вылили. Нет, дьявол, это не я идиотка. Это просто Рустам относится ко всем, как к мусору.

— Иди к черту! — выпаливаю я, поднимая на него горящий взгляд, — я просто вспомнила, как мерзко ты со мной обращался в ту ночь! Все вспомнила!

— Отличная новость. Наконец-то ты перестанешь истерить?

— Не перестану, — выдыхаю я, когда двери лифта открываются. Рустам резко отпускает меня, потеряв интерес и выходит, а я спешу вслед за ним. На небольшом расстоянии. Если вдруг он решит за наезды дать мне по голове — а остановиться я не могу, — почему ты не отправил меня в больницу? Не закрыл в ванной? Я была в полном неадеквате! Не отдавала себе отчет в решениях!

— Задаешь тупые вопросы, принцесска.

— Они не тупые. Ты совершил преступление!

Он останавливается и разворачивается ко мне так резко, что я врезаюсь в него. Ойкаю, встретившись с темным взглядом, и делаю шаг назад.

— Можешь написать заявление в полицию, — усмехается криво Садаев, — только даже если что-то докажешь — выебут Задорожного, а не меня. Валяй.

— Да я буду только рада, даже если его клуб будет гореть синим пламенем, — медленно произношу я, — ты поступил со мной, как со шлюхой, и…

— Заканчивай орать, — обрывает он меня, — на шлюхах не женятся. Даже фиктивно. В итоге ты мне жена. Насколько долго — зависит только от тебя.

Я вздергиваю подбородок, встретив смело его взгляд. Жена. Подумаешь. Единственный плюс в моем положении — если я все-таки убью это животное, не выдержав, то унаследую все его деньги.

— Я тебе не жена. Ты меня заставил жениться шантажом. Так что спать я буду в отдельной комнате и не прикасайся даже ко мне.

Садаев окидывает меня быстрым взглядом.

— Мне плевать, принцесска. Я бы попробовал твою шикарную задницу, но ты можешь проваливать спать, если такая принципиальная. Жопа у тебя не золотая, в принципе. Замена легко найдется.

— Ты не посмеешь…

«… позорить меня и спать с другими женщинами» — не успеваю я вслух закончить фразу, как Рустам едва усмехается и делает шаг, подпирая меня к стенке. Словно давит своей силой. Показывает, что я зря рот открываю — мое слово мало чего значит. Никто за меня не заступится — ни отец, ни брат, ни Гоша, ни подруги. Никто не скажет слово поперек. Никто не сможет с ним тягаться. Никто. Мне кажется, что он даже дьявола не боится. Надо будет — разорвет собственными руками.

— Не посмеешь спать с другими женщинами, — менее уверенно выдавливаю я, — ты женат, и… если тебя увидят с кем-то журналисты, то репутация…

Мой голос звучит все менее и менее уверенно, покуда я смотрю Садаеву в глаза. Да ему будет наплевать. Любой мой аргумент разбивается просто в прах. Кажется, он даже вслух меня обламывать не станет. По взгляду все и так понятно.

Он поднимает руку и толкает входную дверь, закрывая ее. После чего молча уходит. Оставляет меня одну в своем логове. И я даже не знаю, что хуже — чувствовать себя в полном одиночестве после свадьбы или, все-таки, злиться на Садаева и терпеть его издевки.

Я ухожу из прихожей и свет сам гаснет за моей спиной. Все апартаменты погружаются во тьму, когда я захожу в одну из комнат с диваном, который собираюсь использовать для сна и падаю на него, обреченно глядя в потолок.

Чувствую себя, как жена Кевина из «Адвоката дьявола». Теперь я еще лучше понимаю ее одиночество. Вокруг — огромный мегаполис и даже сейчас в нем кипит жизнь. У моего мужа куча денег. Я валяюсь в дорогущих апартаментах. В брендовом платье и сексуальном нижнем белье, при взгляде на которое даже я себя хочу потискать. Но на душе все равно дерьмово.

Засыпаю я, поворочавшись еще долго. Проваливаюсь в беспокойный сон из образов, сменяющих друг друга хаотично. Там и отец, который кричит на меня, отчего я ощущаю страх. Авария. Дикий поцелуй маньяка в том клубе. Девчонки из института. И неожиданно Рустам. Мы обнажены, он прижимает меня к себе, кожа к коже. Горячо. Дико. И ставит поцелуем клеймо на шее. До самого сердца прожигает. Наверное, там у меня просто эрогенная зона, и насчет клейма я навыдумывала. Невозможно одним поцелуем всколыхнуть душу человеку. Всего лишь прикосновение, и только…‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Просыпаюсь я, дрожа от дикого холода. Зуб на зуб не попадает. Я мерзлячка и всегда спала под одеялом даже в жару, а тут я в одном легком платье и кондиционер шпарит так, словно Садаев в этой комнате трупы хранить собирается.