Лабиринт кочевников - Алексей Бессонов

– Юра, фонарик есть? Я забыл свой, вот я осел старый!

Асламов вылез из-под кровати, отряхнулся.

– Там пока нет ничего, Ян Антоныч, – доложил он, протягивая фонарь, извлеченный из кармана под курткой.

– Осмотри шкаф.

Ян снова присел за плитой, посветил в темную щель, и что-то тускло блеснуло в ответ. Климов выдохнул. Лезть туда рукой почему-то не хотелось. Встав, он взял из раковины деревянную ложку и аккуратно пошуровал в дырке: черенок ложки уперся во что-то твердое и, судя по всему, гладкое. На сей раз Ян решился. Его ладонь без особого труда влезла в щель, он нащупал небольшой плоский предмет, размером чуть меньше сигаретной пачки, сжал его двумя пальцами и потянул наверх. Разглядеть свою находку Ян толком не успел, отметил лишь, что на ней виден крохотный дисплей, несколько каких-то отверстий в корпусе и короткая надпись клинописью.

– Ян Антоныч! – позвал из комнаты Асламов. – Тут хрень какая-то, и… Как бы не оружие, чтоб ему!

– Не трогай ничего! – бросив в карман серую коробочку, Климов метнулся в комнату.

На вытертом дощатом полу лежали три одинаковых спортивных костюма маленького размера, пакетик с носками, надорванная упаковка аспирина, несколько футболок, сильно пахнущих стиральным порошком, тканевые черные перчатки и некогда дорогая дамская дубленка, заношенная до дыр на швах. Поверх дубленки Асламов выложил нечто вроде сумки, синевато-полупрозрачной, в которой угадывались какие-то окуляры и дырчатый диск, а рядышком – тусклый жемчужный, а местами густо-малиновый предмет, похожий на веретено с небольшой, сильно скошенной назад рукояткой, под которой имелись две клавиши. Противоположный конец этого веретена имел отверстие, окруженное двумя кольцами каких-то шишечек.

– Может, и оружие, – пробормотал Ян, нежно, как котенка, приподнимая находку Асламова. – Но само по себе оно, я надеюсь, не выстрелит.

– Вы представляете себе, что это… – задохнулся Асламов. – Что это значит?

– Это значит, что на данном этапе ты, Юра, будешь молчать как рыба. Я б сказал: «Молчать и бояться», но тут понимаешь, какая штука: начнешь бояться – все, хана тебе. Почему? Да причин много, парень.

– Я понимаю, – голос оперуполномоченного окреп, он вскинул голову и решительно глянул на Климова: – Все я понимаю, Ян Антоныч. Не дурак же.

– Вот это все, – Ян указал на коробки, дубленку и странный «ствол», – к нашим «чертикам» прямого отношения не имеет. И не дай бог, Юра, что б мы туда не тем концом влезли… Так что ты пока все мне оставь, а там уж дальше посмотрим. Нам с тобой лучше всего было бы от этого барахла избавиться, но мы ведь потом сами себе не простим, верно?

– Не простим, – согласно покачал головой Асламов. – Я уж точно.

– Во-от… Выводы ты правильные делаешь, так что я на тебя очень даже рассчитываю.

– С-спасибо, Ян Антоныч, – Юра снова занервничал, даже сглотнул. – Я понимаю все. Да, а это-то что за штука? Как открывается – непонятно, Ян Антоныч. Я вертел, смотрел: как бы не противогаз, а? Похоже очень, вам не кажется?

– Похоже, – хмыкнул Климов. – А то, что нет застежек, так мне кажется, что пакет просто разрывается как-то, да и все. Эта маска – она, наверное, одноразовая. Странно, что она тут только одна…

– …И что Галя не взяла ее с собой, – добавил Асламов.

– Ты подумал о том же, о чем и я?

– Ну так оно ж само собой напрашивается, Ян Антоныч. Особенно после Борисенко. Вот только как они ее траванули, если она, в принципе, знала ж ведь, чего от них ждать можно?

– Да уж такие они парни, Юра. Прыгучие и вонючие. Нам бы ОЗК раздобыть…

Асламов зашевелил в недоумении бровями, хмыкнул:

– Ну вы даете. На барахолке поспрашивать надо, на Ерофейке, возле бывшего ДК Водоканала. Там найдут.

– Ладно. Давай потихоньку пол простучим, и под ванной еще надо посмотреть обязательно. Если ничего больше не найдем, так пора и честь знать. Опечатать бы помещение надо. Что, участкового просить будешь?

– Нужен он мне… У меня все при себе, включая ПВА. Куда без этого. Но товарищу подполковнику доложить придется хочешь не хочешь, уж извините.

– Докладывай, только аккуратно, Юра. Я потом ему сам все изложу, понял?

* * *

– А завтра ведь зима начинается, – отстраненно сообщил Асламов, когда «Форд» наконец затормозил перед воротами дома Климова.

– Да ты что? – не сразу понял Ян. – Это завтра уже первое число, получается?

– Ну да… А там и Новый год скоро.

– Дела!

Климов выпрыгнул из машины, открыл калитку, потом, изнутри уже, распахнул ворота и сделал знак Юре вылезти из-за руля:

– Ты его сюда не загонишь, там в сад надо завернуть, хитро все. Чаю попьешь?

– Да нет, Ян Антоныч, – опер поднял воротник, вжал голову в плечи, – я побегу. Потому что наши дела моих дел не отменяют, вы уж извините…

– Ну, ладно тогда. До связи!

Ян поставил «Транзит» боком, кормой к гаражу, запер ворота, потом сходил на веранду за ключами. Мокрый снег валил занавесью, и не хлопьями уже, а какими-то серыми тяжелыми комками. Небо отсутствовало напрочь, погружая Заграйск в противоестественные, не ко времени, сумерки. Настроение у Яна соответствовало. Он быстро занес в гараж коробки, изъятые в доме злосчастной Гали, а дубленку с завернутым в нее «стволом» упрятал в самый дальний угол, под тухлые древние брезенты.

Больше всего Климов хотел чаю. Крепкого, сладкого чаю с печеньем. Татьяну в ближайшие дни ждать не следовало – она собралась в Пермь подписывать бумаги с поставщиками, ну а там это дело могло затянуться надолго – один, другой… Нужно было повидаться с Сомовым, но в сложившейся ситуации об этом не стоило и думать. Если вокруг восстановления Трубного начнется откровенный криминал, не сносить Сомову головы. Новый мэр явно в деле, интерес там серьезней некуда, и, похоже, есть у него покровители повыше пермской администрации.

И что же, однако, делать?

В глубокой задумчивости Ян включил чайник, ополоснул заварочный и подошел к окну. Слабый серый свет едва освещал просторную кухню, на дворе мело так, что сквозь вязкую стену снегопада не различался даже заборчик, отделяющий сад старика Ленца от участка Пахомова.

После того что обнаружилось наверху, Ян перестал ощущать этот дом своим. Нет, совсем уж чужим он не был, однако Климов и знал, и, главное, чувствовал: все здесь несет на себе отпечаток незаурядной личности этого человека. Человека, повидавшего такие дороги, о которых прочим и мечтать не приходилось. С другой же стороны, а стоило ли о таком мечтать?

Отправляясь сюда, в Заграйск, Климов не желал ничего, кроме хотя бы относительного покоя. Грезы его были грустны, а ждал он в основном возвращения в юность, какой бы смешной ни казалась кому-то эта иллюзия. Уж если бежать, думал он тогда, так не куда попало, а к тем берегам, что помнят времена больших надежд.