Непридуманная история Комсомольской правды - Александр Мешков

— Кто там? — спросил я вежливо.

— Откройте немедленно! — раздался строгий женский голос из-за двери.

— А что случилось? — продолжал интересоваться я.

— Откройте немедленно, или я вызову милицию!

Женщина за дверью не оставляла мне выбора. Милиционер — последний и совершенно лишний человек, которого я хотел бы увидеть в разгар любовной интриги. Я открыл дверь и увидел перед собой очаровательную женщину. Насколько я помню, она была комендантом этого здания. Я был немало удивлен. Немало была удивлена и она, увидев перед собой прекрасного, словно Адонис, статного, взлохмаченного, пьяного и голого журналиста с мировым именем. Ну, хорошо, хорошо! Не с мировым! Просто с именем!

— Вы тут что… — гневно воскликнула она, с возмущением и некоторой завистью заглянув вглубь кабинета и увидев на диване голую даму, стыдливо прикрывающую срамное, гладко выбритое место нашей легендарной многофункциональной газетой.

— Давайте, это… как ее… собирайтесь и уходите домой… — нелепо завершила комендант (это военное звание, как никому другому, подходило ей в этой ситуации) начатую фразу. — Я завтра напишу про вас докладную главному редактору.

— Про что вы напишете? Мы что тут, хулиганим, что ли? — спросил я, чувствуя за собой силу Земной Правды. — Мы что — стекла бьем, деремся, какаем под дверью, мусорим, материмся или песни неприличные горланим? Мы чинно отдыхаем после рабочего дня…

Тенью сомнения затмило свирепый взгляд комендантши. Четкости мой оправдательной речи, моим неопровержимым аргументам позавидовали бы адвокаты Генри Резник и Падва. А Плевако вообще бы от зависти падучая хватила.

— Собирайтесь немедленно и покиньте помещение! — тупо и уже не так свирепо повторила комендант, не имея достаточной юридической подготовки, чтобы противопоставить свои жалкие, пуританские, инквизиторские аргументы моим — светлым и жизнеутверждающим аргументам.

— Увы! Куда идти мне? На улицу? Чтобы меня убили и ограбили бездомные бандиты? — печально вопрошал я, взывая коменданта к человечности, политкорректности, к абстрактному гуманизму, лояльности и солидарности. — До открытия метро еще три часа. А там и рабочий день начнется. А я должен вовремя сдать важную политическую статью!

— Докладную я все равно напишу, — сказала устало женщина. И слово свое твердое, комендантское, сдержала, написала! На следующий день ко мне подошел ее заместитель, хороший мужик, и сказал негромко, опасливо оглядываясь, словно разведчик, передающий мне секретные сведения:

— Комендантша написала на тебя докладную записку. Сказала мне, чтобы я Сунгоркину отнес в приемную. Я докладную выбросил, — гордо завершил он. Я, растроганный героизмом этого простого россиянина, выпивший после дерзновенной ночи пару баррелей пива, чуть было не расплакался. Это реально был Поступок Подпольщика-партизана на оккупированной врагом территории. Ведь комендантша могла узнать об этой каверзе! И тогда — прощай, «Комсомолка»! Прощай склад, оклад и премиальные. Правда, редактор наш к половым проказам и шалостям коллектива был весьма лоялен и даже тайно приветствовал романы на работе. А где еще любить, жуировать, блудодействовать и шалить бедному журналисту, занятому журнализмом круглые сутки? Дома, что ли, с женой? Это — абсурд! Чувство благодарности и долга на секунду унесло меня в магазин. Мы распили с заместителем бутылку коньяка, в знак мужской солидарности и благодарности.

День засыпал. Сумрак накрыл Москву. Журналисты России выключают компьютеры и расходятся по домам, по любовницам, в театры, музеи, в пивные, в бары и пельменные. Опустел и коридор шестого этажа редакции «Комсомольской правды». Лишь один журналист не расходится по домам и пельменным. Он ждет, когда закончит работу его любимая девушка, чтобы увезти ее домой и предаться с ней пороку прелюбодеяния. Этот журналист — я. Я сижу в кабинете один и читаю скучную и слюняво-блевотно-целомудренную «Исповедь Руссо». Неожиданно дверь растворяется и в ней возникает светлый образ главного редактора Сунгоркина Владимира Николаевича.

— Один? — спрашивает он, с удивлением обнаружив меня, легкомысленного и не самого добросовестного трудофила, после рабочего дня на рабочем месте.

— Совсем один, — скорбно отвечаю я. Сунгоркин входит в кабинет. Садится рядом на стул. Увидев на столе фотографию, на которой мы с Николя сидим за бутылкой водки, берет ее в руки.

— Молишься, что ли, на нее? Где это вы?

— Всяко бывает, Владимир Николаевич. Это мы в Баку, трусами торгуем.

— Работаешь?

— Работаю.

— Признайся честно, сколько ты сегодня принял на грудь?

— Нисколько, — отвечаю гордо я и делаю мощный, шумный выдох в его сторону, как гаишнику.

— Странно. Но почему? — еще больше удивляется он. — Ведь после семи можно.

В самом деле, согласно неписаному редакционному законодательству, праздновать юбилеи, проводы, новоселье, отпуск, именины, сватовство, поминки, первую получку, отходную и просто выпивать для здоровья и куража разрешается высшим повелением после семи. Пей — не хочу! Я разрушаю его представления о Воле.

— Мне подружка не велит, — смущенно признаюсь я. — Я ее жду.

— Я уж обрадовался, что ты усердно так работаешь до ночи. Ты мне объясни, Саша, почему ты так мало пишешь для газеты? У тебя меньше всех строк за год получается. Никто меньше тебя не пишет в редакции. Да я думаю, что и в стране никто не пишет меньше.

— Я убежден, что и в мире никто не пишет меньше меня. Но так получается. Я много времени провожу в командировке. Потом долго и медленно пишу….

— Но Скойбеда и Сапожникова тоже в командировках неделями бывают. Но пишут в два раза больше тебя. Ладно. Проехали. Есть какие-то интересные задумки?

— Есть одна. Я собираюсь с Федей Конюховым яхту гнать из Сейшел в Грецию.

— Что за яхта? Когда?

— Яхта Вадима Цыганова, мужа певицы Вики Цыгановой. Мы ее будем гнать мимо Танзании, Кении, Сомали, Эфиопии… Перелет мой на Сейшелы Вадим оплачивает…

Сунгоркин помолчал, прикидывая что-то в уме.

— Веселая, однако, у вас компания собирается. Ладно. Сомали — это хорошо. Только перегоняй яхты в свой отпуск, а не в рабочее время. Ладно?

— Хорошо.

— Зачем ты ввязываешься в эту дурацкую авантюру? — спросил меня перед отъездом мой коллега, умудренный военный журналист. — Оно тебе надо? Вы же вдоль Сомали неделю будете идти! Убьют, потопят. Они же безумцы. Ради чего? Ради славы? Тебе слава нужна? Ты же не мальчишка, а взрослый мужик. Жена. Дача! Фазаны! Тебе, в твои года, надо жить без риска, наслаждаться счастьем. Откажись, глупыш, пока не поздно! Не хотелось бы оплакивать тебя в ресторане…