Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

Запах голубятни окутал его облаком и вынудил закашляться. Резкий звук напутал птиц. Они метнулись прочь от него и, хлопая крыльями и воркуя, сбились в другом конце клетки. Ему почудилось, что он может уловить запах их панического страха. Он скорчил гримасу и оскалился, а затем принялся водить пальцами по прутьям клетки. Птицы испуганно перепархивали с места на место, сталкиваясь друг с другом. Генрих понял, что презирает этих тварей.

– Выходите, – с ненавистью прошептал он. – Вылезайте, чтобы я мог вас всех сожрать. – Он снова постучал по прутьям. – Вылезайте, вонючие комки перьев, чтобы я откусил вам головы. Я кот, и я голоден! – Он согнул пальцы, будто это были когти, и зашипел на птиц, забившихся в панике от ужаса. Полетели перья. Генрих заметил, что они начали гадить от испуга, пачкая и себя, и других.

– Ха-ха-ха! – захохотал он и снова затряс прутья клетки. – я вас всех съем!

Тут до него дошло, что он на чердаке не один. Он выругался, выпрямился и, обернувшись, недовольно спросил:

– Где тебя носило, рото…

Она молча наблюдала за ним. Ее лицо было непроницаемо Генрих уставился на нее и почувствовал, как заливается краской. Она не принесла с собой чернил. Генрих открыл было рот, но тут же закрыл его. Он еще никогда не видел ее иначе как с выбеленным лицом. На этот раз она не стала пользоваться косметикой. Он вспомнил, как ему показалось, что под слоем краски на ее лице проступают веснушки, но ее кожа была безупречна. Его Диана была прекраснее, чем в какой-либо из тех случаев, когда она была накрашена. Внезапно Генрих услышал, как кто-то скулит, и, потрясенный, понял что скулит он сам.

– Есть сообщение? – спросила она.

– Я… я не знал… я не знал…

– Да, вы не знали, – ровным тоном подтвердила она. Ему показалось, что в ее голосе прозвучало презрение, и внутренне сжался.

– Я… – Он указал пальцем через плечо на клетки с голубями. Он знал, что не сможет дать никакого объяснения, благодаря которому его поведение показалось бы менее смехотворным. Плечи его опустились.

– И что в нем говорится?

– Если бы… если бы я знал, что вы здесь…

– Что в сообщении?

– Вы просто удивительно прекрасны! – вырвалось у него.

Она стояла у лестницы в своем белом одеянии, руки стыдливо сложены у лона – прямо ангел, спустившийся на землю. Вырвавшееся у него признание произвело на нее примерно то же впечатление, что дуновение ветерка от крыльев бабочки производит на гору. Он напрасно пытался взять себя в руки и привести свои мысли в порядок. Когда он поспешно шагнул ей навстречу, она и бровью не повела.

– Диана, – хрипло пробормотал Генрих. – Вы наполняете все мои мысли, каждую клеточку моего тела… Диана… – Он поперхнулся и с трудом заставил себя замереть прямо перед ней.

– Что в сообщении?

– Кардиналу удалось узнать, что копия библии дьявола из кунсткамеры вовсе не находится в старых развалинах, – выдавил он. – Время пришло!

Она, казалось, обдумывала его слова. Взгляд ее скользнул по нему, будто он был каким-то насекомым. «Кодекс вошел в ее плоть и кровь, – подумал Генрих в сотый раз, – так же как в мою плоть и кровь вошла она».

– Вы знаете, что нужно делать, – вымолвила наконец женщина.

– Да. Но…

Она молчала и ждала.

– Но… я хочу… я могу… – Мысли, несмотря на все его старания, по-прежнему путались. Тяжело дыша, Генрих схватил ее за плечи и притянул к себе. Когда же он прижался к ее рту и попытался открыть его языком, то так надавил на него, что у него заболели губы. Она не ответила на его поцелуй и осталась совершенно безучастной. Создавалось впечатление, что он пытался целоваться с еще теплым трупом. Застонав, Генрих отстранился от нее.

– Здесь, – медленно произнесла она, даже не вытерев его слюны со своего лица, – властвуют другие законы. Если вы еще раз так поступите, я прикажу вышвырнуть вас из своего дома.

– Но… но… я горю, Диана, я горю!

– Пришло сообщение, – сказала она, развернулась и стала спускаться по лестнице, не удостоив его больше ни единым взглядом.

– Но как же быть с кардиналом? – крикнул он ей вслед. – Как же быть с Киприаном Хлеслем?

– Делайте то, что должно, – просто ответила она. Прозвучало это так: «Убейте его». Генрих внезапно вспомнил ее слова: «Что же касается Киприана Хлесля, то если бы вы с ним встретились в темном переулке, я бы, пожалуй, поставила на него».

Спотыкаясь, Генрих побрел обратно к клеткам, дрожа от ярости, как в лихорадке. Быстрым движением открыв дверцу клетки, он сунул руку внутрь, схватил одного голубя, вытащил его, пристально посмотрел на него… и, скуля, словно помешанный, стал сжимать кулак, пока не услышал хруст косточек, пока глаза голубя не подернулись пленкой и головка его не упала набок.

Вид крови, неожиданно побежавшей у него между пальцами привел Генриха в чувство. Тяжело дыша, он огляделся по сторонам. Казалось, на какое-то мгновение он потерял ориентацию в пространстве, но затем побежал вниз по лестнице, промчался по коридорам и вылетел из дверей наружу, будто за ним гнались демоны. И лишь миновав Градчаны, очутившись в переулках Малой Страны, он обратил внимание на взгляды, которые бросали на него прохожие. Генрих посмотрел на свой кулак и пенял, что все еще сжимает мертвого голубя. Он разжал запачканные кровью пальцы и уронил его там же, где стоял. Никто не осмелился заговорить с ним. Генрих, больше похожий сейчас на дьявола, чем на человека, наступил на еще теплую птицу и ощутил переполнявшую его жажду убийства.

Сначала это напоминало сваленную в кучу одежду – коричневую, засаленную, покрытую белым налетом плесени. Затем из тени выступили детали: высохший птичий коготь, округлой формы кошель из потрескавшейся кожи, выцветшие бусины четок, еще один кожаный кошель из облезлой кожи, между ними – оторванная ватная подкладка парчового камзола и ставшее тонкой, как паутина, шелковое покрытие сапога на высоком каблуке. Кошель пострадал с одной стороны, и сквозь обтрепанную дыру можно было разглядеть еще одни четки. А другие дыры походили на…

Александра пронзительно закричала.

Это был эффект перспективы. Когда Андрей опустил лампу, птичий коготь превратился в руку, ряд жемчужин – в зубы, а дыры в кожаных кошелях оказались на самом деле раскрытыми ртами на мумифицированных лицах.

Андрей захлопнул крышку. Напоминавший пушечный выстрел звук прокатился по всему подвалу. Александра продолжала кричать. Она отступала до тех пор, пока не уперлась спиной в стену. Неужели никто, кроме нее, этого не видит? Крышка сундука вибрировала, будто что-то давило на нее изнутри. Девушка попыталась обратить на это внимание остальных но из ее рта вырывался лишь панический крик. Крышка медленно поднялась: нечто толчками шевелилось в темноте сундука, шуршало и трещало и, казалось, шептало пергаментными губами. Девушка смотрела на потрескавшийся язык из кожи, на окаменевшие шарики слепых глаз, на толстую лапу с длинными черными когтями, цепляющуюся за край сундука, в то время как другая поднимала крышку – медленно, очень медленно: очевидно, у этого нечто было время на то, чтобы не спешить. И пока Александра стояла парализованная, чувствуя, что у нее нет сил, чтобы убежать, нечто, в черном рту которого поблескивали крошечные зубки, бывшие кошмарной пародией на четки из слоновой кости, медленно выпрямлялось. А рядом с ним – его мумифицированный близнец. Нечто, бывшее ужасной, выкрашенной в черный цвет, лезущей наверх из самых глубин ада пародией на карлика, протягивало к ней свою высохшую руку с тонким крошечным пальчиком на кисти, похожей на лопатку. Эта рука становилась все длиннее и длиннее, пока не впилась ей в плечо…