Барбаросса - Михаил Попов

О. X. Ты откликнулся на ее зов?

К. М. Нет.

О. X. Ты испытывал сыновние чувства к ней?

К. М. Я их не испытывал даже к отцу, хотя и имел на это основания.

О. X. Что же тебя остановило?

К. М. Я не хотел трудиться дома, имея столько работы на стороне.

О. X. Что же было дальше?

К. М. То, что всегда бывает в таких ситуациях. Мачеха донесла отцу, что я к ней приставал. У него хватило глупости ей поверить. Когда к нему приходили жаловаться отцы и женихи самых симпатичных и молоденьких девушек Виго, он не верил им, а тут…

О. X. Ты говоришь с такой горечью…

К. М. Еще бы! Заподозрить, чтобы я до такой степени потерял чувство прекрасного пола…

О. X. Ты был изгнан из дома?

К. М. Наверняка так бы и было, но, если быть точным, я бежал!

О. X. Почему?

К. М. Все потому же, святой отец. Я узнал, что меня собираются убить. Последней моей пассией была дочь самого алькальда. А это был человек без воображения.

О. X. Куда ты направил свои бесчестные стопы?

К. М. Помолившись и раскинув мозгами, л решил, что лучше всего мне подошло бы оказаться в большом портовом городе. А там будет видно.

О. X. Где же ты оказался? Кстати, Виго тоже портовый город!

К. М. Но небольшой. Направился я в Малагу. Там быстро оказался на корабле, одного грека.

О. X. Ты стал гребцом на галере?

К. М. Зачем же было ради этого покидать родной дом? Я понравился купцу, и он решил, видимо, что я могу быть ему полезен. Проверить это ему не удалось.

О. X. Что случилось?

К. М. Буквально на третий день плавания на нас напали сарацины.

О. X. И ты попал в рабство?

К. М. Да. Святая Мария, что это были за дни! Я с ужасом вспоминаю о них!

О. X. С ужасом или без него, но вспоминать придется, и во всех подробностях.

К. М. Спрашивайте.

О. X. Долго ли ты оставался гребцом?

К. М. Три дня.

О. X. Именно о них ты вспоминаешь с такими причитаниями, да?

К. М. Если бы их было семь, некому бы сейчас было о них вспоминать.

О. X. Кто тебе помог освободиться от этой тяжкой доли?

К. М. Клементио Мендоса.

О. X. Опять ты за свое! Откуда там мог взяться еще один Клементио?

К. М. Говоря о нем, я имел в виду себя. Я силой своего тогда еще юного разума вырвал себя из пучины бедствия.

О. X. Как это происходило?

К. М. Я обратил внимание, что один из помощников капитана одноног. К обрубку ноги у него привязана грубо обструганная деревяшка, притом привязана неудачно и неловко. Ходил он с трудом, а вечером подолгу отмачивал ободранную до крови культю в ведре с водой…

О. X. Что ты остановился? Говори.

К. М. Я Подумал и сообразил, что смогу ему помочь. Я сказал надсмотрщику, чтобы этот важный сарацин пришел ко мне.

О. X. Он сделал, как ты хотел?

К. М. Не сразу. Сначала он прошелся плетью по моей спине. Святая Мария, что это была за боль! Впрочем, я тут присочиняю немного. Боль была не слишком сильная, гребцов было мало, и надсмотрщикам было велено не калечить людей без надобности. Я знал это.

О. X. Откуда ты мог это знать?

К. М. Такие вещи всегда и всем на корабле известны, уж не знаю, почему.

О. X. Ладно, что же ты сделал?

К. М. Я заорал так, что меня услышали на другом конце корабля. Пришагал как раз этот самый одноногий и спросил, в чем дело. Тут я ему все и выложил про его ногу и про то, что я могу с ней сделать.

О. X. Он поверил тебе?

К. М. Больные мужчины напоминают женщин – они верят всему, чему хотят поверить.

О. X. Ты действительно ему помог?

К. М. Это было не так трудно сделать, удивляюсь, как он раньше не натолкнулся на толкового человека. Я, разумеется, ему об этом не сказал. Наоборот, всячески изображал, как мне трудно.

О. Х. Ты после этого вошел к нему в доверие?

К. М. Конечно. Мое положение сделалось совсем терпимым, ведь мой хромец стал командиром галеры, Он очень ценил меня, так как я приносил ему большой доход.

О. Х. Каким образом?

К. М. Хозяин отдавал меня внаем. Жизнь пирата полна превратностей, один теряет ногу, другой руку… Слава о моих способностях распространялась быстро. Плата за мои услуги росла. Вскоре я поселился на берегу.

О. X. Почему на берегу?

К. М. Потому что для моей работы мне понадобились инструменты, которых не было и не могло быть на корабле. Кузнечный горн, например.

О. X. Зачем тебе понадобился горн?

К. М. Я заметил, что иногда при изготовлений протеза лучше использовать металлические части, а не деревянные. Я освоил кузнечное дело с легкостью необыкновенной. Если бы мне сказали, что мой отец был кузнецом, я бы не удивился.

О. X. Ты не пробовал бежать из плена?

К. М. Зачем? Это было сопряжено с большим риском и не могло принести никаких выгод.

О. X. Ты бы мог с таким же успехом лечить христиан, с каким лечил поганых пиратов.

К. М. Может быть, я и задумывался над этим, но лишь до определенного момента.

О. X. Какого?

К. М. Когда вернулся на Джербу…

О. X. Именно на Джербу?

К. М. Именно.

О. X. Отчего же во всех бумагах значится, что ты родом неаполитанец?

К. М. Я счел за лучшее скрыть место своего происхождения, слишком плохую славу я оставил по себе в родных местах, не хотелось бы лишний раз напоминать землякам о своем существований. К тому же лицом я вылитый неаполитанец.

О. X. Ты начал говорить о каком-то слухе.

К. М. Стало вдруг известно, что ранен краснобородый Харудж, один из тех, чье имя произносилось шепотом и с уважением.

О. X. Кто сказал тебе о ранении?

К. М. Я бы не мог сказать, и не потому, что чего-то боюсь или желаю скрыть. Такова жизнь в тамошних местах. На Джербе говорят, что уши, языки и слухи живут сами по себе.

О. X. Непонятная поговорка.

К. М. Да, действительно. Одним словом, стало известно – Харудж ранен.

О. X. Дальше.

К. М. Дальше стало известно, как именно он ранен. Вот тут я понял, что мне нужно или немедленно бежать, или окончательно смириться со своей судьбой.