Портрет многоликого бога - Элен Крайдер

– Вы не можете выбирать. Вы можете играть только белыми. Мой ход чёрными фишками – это всё ваши тёмные, отвратительные дела, каждое неверное решение, что было вами принято, каждый шаг, что принёс вред другим. Белые же – это ваши хорошие и добрые поступки. В наших чашах изначально лежит столько фишек, сколько плохих и хороших дел вы совершили.

На лице Хаын застыл ужас. Вечно улыбающаяся и веселящаяся, она вдруг стала серьёзной, попыталась встать с подушки, но юноша потянул за цепи, и Хаын уселась обратно.

– Вы дали согласие и не можете уйти, так что вам остаётся лишь сыграть со мной.

Хаын вытянула шею, пытаясь разглядеть, сколько чёрных фишек лежит в его чаше.

– Что будет, если я проиграю? – спросила она.

Юноша накрыл чашу ладонью и ответил:

– Вы будете заперты здесь навечно. Ну что, приступим? Я хожу первым.

Он опустил пальцы в глубокую глиняную чашу и достал первую чёрную фишку. Покрутил её между пальцами и медленно опустил на разлинованное полотно.

– Итак, рождённая лисица-кумихо была брошена своей матерью, после чего скиталась по лесам в человеческом мире и занималась воровством. – Проговорив это, он положил чёрную фишку на гобан и улыбнулся, вновь начиная обмахиваться веером.

Веселье в глазах Хаын потухло. Она смотрела на чёрную фишку, стоявшую на пересечении двух линий, и не двигалась. Потом подняла голову, открыла рот, будто хотела оправдаться, но тут же закрыла.

– Ваш ход. – Юноша сложил веер и указал на белую чашу, стоящую перед Хаын.

Она нахмурилась, запустила руку в чашу, достала одну белую фишку и тут же положила на доску.

Юноша улыбнулся и произнёс:

– Не всё ворованное у людей ты съедала сама. Что-то продавала и на эти деньги кормила лисят, которых тоже бросили. Отличный ход.

Казалось, юноша искренне радуется сделанному ходу Хаын, но Шин видел, что в его глазах горела хитринка. Смеющиеся люди, окружающие их, подобрались ближе к столу, хотя он и так стоял в центре.

Юноша вновь запустил руку в чашу и достал чёрную фишку.

– Хм. Вы убивали людей. Одному вспороли брюхо, пытаясь поживиться его внутренностями, другому просто перегрызли горло. Третьего задушили. – Он говорил медленно, смакуя каждое сказанное слово. Его хитрый взгляд следил за тем, как меняется лицо Хаын.

Шин наблюдал за происходящим, сложа руки на груди. Он подумал, что не хотел бы оказаться на месте этой кумихо. От ошибок никогда не сбежать. Они будут грызть тебя изнутри, словно свора диких собак, пока не достигнут цели, пожирая тебя. Но эта свора есть лишь у тех, кто имеет совесть и честь. Существо без совести и чести ничего не почувствует, ведь внутри эти собаки просто умрут с голоду.

Хаын запустила в свою чашу руку и достала белую фишку. Шин заметил, что она с облегчением вздохнула. Неужели у этой девчонки так много грешков, что она не уверена, будет ли у неё фишка для следующего хода?

Она положила фишку аккурат рядом с чёрной, что легла совсем недавно.

Юноша, поднял бровь и произнёс:

– Каждый убитый вами человек заслуживал смерти. Один напал на твою стаю и убил одного из лисят. Другой пытался вас изнасиловать. А третий просто был подонком. Вы правда считаете, что они заслуживали смерти?

Этот вопрос был неожиданностью не только для Хаын, но и для Шина. Он вспомнил, что однажды старушка рассказывала ему о юноше, играющем в падук в персиковом саду. И игра эта была непростой. Белые камни будут появляться у играющего до тех пор, пока он сможет находить оправдания на предъявленные обвинения. Пока Хаын будет верить, что совершала правильные поступки, в чаше будет белая фишка. Но Шин видел, как каждое сказанное юношей слово заставляет кумихо сомневаться.

– Да! – Хаын гордо подняла голову. – Каждый из них заслуживал того, чтобы быть выпотрошенным. И даже если бы мне представился выбор вернуться в прошлое, я бы убила их вновь.

– Но вправе ли ты их судить? – Юноша улыбнулся и потянулся за другой фишкой, но рука замерла. Её остановили слова, резко, гордо и уверенно брошенные Хаын.

– Нет, но, позволив им жить, я бы позволила им дальше убивать и насиловать. Пусть я и стала убийцей, пусть я и совершила преступление, но я ни о чём не жалею.

– Смело, – кивнул её противник и достал очередную фишку. Он долго крутил её между пальцами, разглядывая так, словно именно на ней было написано совершённое Хаын преступление.

– Хм. Ты долго бродила, скитаясь между человеческим миром и божественным городом Истин. А вернувшись в город Истин, нашла себе новую семью, нашла дом для маленьких лисят. Казалось, всё замечательно, но ты всё равно вернулась в мир людей и стала наёмницей, убивающей всех, кого пожелает хозяин. Жадность захватила тебя.

Он медленно положил фишку на гобан, перекрывая ход Хаын.

Она, не раздумывая, засунула руку в чашу и достала фишку. С силой положила на поле для игры, так что уже стоящие там камешки подпрыгнули, но чётко вернулись на своё место.

Юноша открыл рот, чтобы что-то сказать, но Хаын заговорила первая:

– Да, я совершала преступления. Да, я убивала людей ради денег. Моя жадность была лишь в том, чтобы дать лучшее своей семье. Тем, кого так же, как и меня, бросили. Я хотела дать им всё, что они пожелают. Мои поступки не были благородными, но этот мир заставил меня стать такой. Я не выбирала.

– О нет, вы выбирали. Мы всегда выбираем что-то одно. Свет или тьму, хаос или порядок. Вы выбрали хаос, выбрали тьму, даже если стремились к свету.

Он щёлкнул пальцами, и поставленная на доску Хаын белая фишка окрасилась в чёрный.

– Вонгви меня раздери! Что за фокусы? – вскрикнула Хаын и с яростью посмотрела на юношу.

– Вы не верите в своё оправдание, поэтому ваш камень окрасился в чёрный.

Шин усмехнулся. Кажется, они застряли здесь надолго.

Наручники на запястье Хаын засветились и сжались сильнее.

– Продолжим? Или вы желаете сдаться?

– Размечтался! Давай выкладывай, что там у тебя ещё.

Юноша криво улыбнулся и опустил руку в чашу. Между пальцами возникло сразу три фишки.

– Вы продавали информацию о сокровищах божественного города, спрятанных в мире людей. – Он поставил первую фишку. – Вы воровали священную энергию, чтобы продавать её людям. – Вторая фишка легла рядом с первой. – Вы предали свою стаю, пытаясь защититься.

Последние слова, произнесённые в такт звуку касания фишки о деревянную поверхность, ударили Хаын, словно кнутом. Её руки задрожали, взгляд потух. В ней больше не горел