Нежная душа. Сиротка - Мари-Бернадетт Дюпюи

Несмотря на внешнее спокойствие, Тала вся дрожала. Она налила себе кофе и обвела взглядом высаженные вокруг хижины деревья. Но Жослин смотрел только на нее.

— Это было рискованно, — сказал он. — Я мог вернуться к вам, чтобы узнать, где Лора. Если бы это случилось, Анри быстро понял бы, что вы его обманываете.

— Я была уверена, что этого не случится. Человек, который пытается убить свою жену, потому что она сошла с ума, не станет ее разыскивать, если ему так и не удалось завершить начатое, — сказала Тала. — Лора сказала Анри, что вы приставили дуло своего ружья прямо к ее лбу. Хотя ваша супруга и потеряла рассудок, она вас боялась, очень боялась.

— Вы заблуждаетесь! Больной от стыда, я наконец нашел дорогу к этой жуткой развалюхе, где мы умирали от голода, холода и тоски, — воскликнул Жослин с горячностью. — Но Лора исчезла. Когда же я увидел могилу с крестом, то решил, что и так все понятно: Анри нашел мою бедную жену мертвой и достойно ее похоронил. Господи, как же я плакал, как себя проклинал! Но я трусом родился, трусом и умру. Я не покончил с собой. Я убежал.

— Со слов Эрмин я поняла, что Лора до встречи с Тошаном не знала, что с вами приключилось. А они познакомились в тот день, когда ваша дочь и мой сын решили бежать из Валь-Жальбера, чтобы пожениться в пустыни Святого Антония. С этого дня она считала вас умершим. Я, когда познакомилась с вашей дочерью, рассказала ей ту самую историю, в которую верил Анри. Словом, я продолжала лгать, защищая моего брата Маикана. Он не заслуживал тюрьмы. Но теперь нечего бояться: его душа ушла к душам предков.

Тала встала и направилась в пристройку. Оттуда она вышла с ружьем в руке и с сумкой из оленьей кожи через плечо. Оба предмета она протянула Жослину. Выходило, что у женщины было оружие и она в любой момент могла его убить. Но вместо этого индианка открыла ему правду, доказав, что полностью ему доверяет.

— Мы поговорим еще вечером, у огня. Вы должны сходить на охоту. Я буду рада свежему мясу. Обычно его приносит мой сын. Подстрелите нам куропатку или хорошего зайца. А я приготовлю. В сумку я положила патроны.

— Мне идти на охоту? — удивленно воскликнул Шарден. — Но я плохо стреляю! И кто сказал вам, что я не всажу себе пулю в лоб?

— Вам совсем не хочется умирать, — возразила на это Тала. — Сейчас весна, в ветвях деревьев течет сок, согревается солнцем земля. И к вам, Жослин, вернутся силы.

Он покраснел как рак. Красивая индианка усмехнулась, потом повернулась к нему спиной и скрылась в хижине.

«Какая странная женщина! — с досадой подумал Жослин. — Я никогда не умел охотиться!»

Но все же пошел прочь. Сумка для дичи болталась у него на плече, в руке он сжимал ружье. Собака последовала за ним.

Оживающая природа стала союзником Талы: побродив какое-то время по лесу, Жослин увидел стаю куропаток. Собака принюхалась и замерла в охотничьей стойке.

«Я буду настоящим идиотом, если упущу такую легкую добычу, — подумал он. — Индианка права: я не хочу умирать. Я даже проголодался!»

Он прицелился, стараясь держать ружье ровно. Последовал выстрел, за ним второй. Стая, громко хлопая крыльями, взлетела. Но две птицы остались лежать на земле.

— По крайней мере, я хоть что-то принесу, — вслух сказал себе Жослин.

Собака притащила одну куропатку, потом другую. Должно быть, это занятие было для нее привычным.

— Хороший пес, славный пес, — погладил ее по голове мужчина.

Однако прошлое не отпускало. Жослин вспомнил утро, когда он купил Бали, ездового пса с примесью крови маламута, который оказался хорошим охранником и прекрасным вожаком упряжки. Снова на него нахлынуло ощущение, что он лишился части своей жизни. Выругавшись, Жослин пошел обратно.

Тала ждала его, сидя на улице, возле костра. Медленно темнело, янтарные солнечные отблески танцевали в зеленой листве.

— Я убил двух куропаток! — объявил он. — И помогу вам их ощипать.

— Это не мужская работа, — с улыбкой отозвалась индианка. — Я сама управлюсь. Я приготовила вам комнату. Там вы найдете лохань с теплой водой. Тошан расширил наш дом. Вы будете спать в правой комнате. Эрмин она очень нравилась. Она родила своего сына на той кровати, где вы сегодня будете спать.

— Спасибо, — тихо сказал Жослин. — Это только на одну ночь. Я не стану вам мешать. Завтра я уйду.

Индианка промолчала. Она ножом вычищала из тушки внутренности. Собака получила их в награду за свой труд.

«Сердце этого человека измучено угрызениями совести, — подумала Тала. — Тень смерти омрачает его душу. Нужно, чтобы он вернулся на путь доброты».

Жослин очень удивился бы, сумей он прочесть мысли хозяйки дома. Он стоял посреди комнаты, удивленный ее чистотой и красотой убранства. Ножки крепкой кровати, вытесанные из сосны, наводили на мысли о близости леса. Яркие цвета одеяла оживляли полумрак. Выложенная галькой печка свидетельствовала о терпении мастера, ведь ему пришлось долго искать этот материал на берегу Перибонки, реки с песчаными берегами, из-за которых она получила свое индейское название. Две стены из светлых досок были занавешены полотнищами ткани с геометрическим рисунком.

«Моя дочь жила в этой комнате, — сказал он себе. — Здесь она мучилась от боли, кричала, когда ее юное хрупкое тело трудилось, рождая на свет моего внука».

Ему пришлось сесть, столь тяжкой оказалась реальность, с которой Лора уже столкнулась.

«Моя крошка, моя дорогая девочка! Я упустил много лет твоей драгоценной жизни! Но эти несколько месяцев, которые ты провела с нами, своими родителями, были озарены твоим присутствием».

Закрыв глаза, Жослин черпал из памяти воспоминания об очаровательном младенце с белокурыми кудрями и ярко-голубыми глазами.

«Ты очень рано стала нам улыбаться, думаю, тебе было не больше месяца. О эта ангельская улыбка! Я пообещал себе, что буду заботиться о тебе до конца своих дней. Ты лепетала или пронзительно вскрикивала, и всегда была радостной. Пожалуй, уже в то время у тебя, такой крошки, был громкий голосок. Господи, дай мне время познакомиться с моим ребенком! Сделай так, чтобы я смог обнять ее, услышать от нее слова прощения. Если она успеет рассказать мне о своем детстве, если мы поговорим, как добрые друзья, как отец и дочь, я смогу умереть с миром. Если подумать, Лора меня мало волнует, в отличие от Мари-Эрмин…»

Жослин так глубоко ушел в свои тягостные мысли, что удивился, почувствовав, как по щекам катятся слезы. В тот день, когда на свет должна была появиться его дочь, в Труа-Ривьер, он много часов провел в кухне их с Лорой жилища. Он не услышал ни единого крика, только приглушенный шепот и восклицания. Но это длилось и длилось… Наконец послышался писк новорожденного — звук, который ни с чем невозможно спутать. Роды прошли хорошо.

«Она была такая хорошенькая, наша Мари-Эрмин! Розовая, с белым пушком на голове. Вечером она смотрела на нас, своих отца с матерью, и я сказал Лоре, что у нее очень красивые глазки. Мы оба были очарованы чудом жизни — муж и жена, мы держались за руки и плакали от счастья».