Белогвардейщина - Валерий Шамбаров

Так ни с чем и разошлись. Враждебных действий не последовало, но граница была закрыта, и товарообмен прекратился.

Надо заметить, что в гражданской войне довольно часто военные власти "на местах" более трезво и глубоко оценивали обстановку, чем политики в «центрах». Так было с Мазниевым, так было с англичанами, так было и с немцами. Когда Добровольческая армия, побеждая на Кубани, подчеркивала всюду свою союзническую ориентацию на Антанту, главное командование и правительство Германии потребовало от Краснова не передавать Деникину оружия и боеприпасов, поставляемых с Украины. В Батайске для контроля была установлена застава. Но местное германское командование, отлично представляющее, что такое большевизм, намекнуло тому же Краснову, что закроет глаза, если грузы пойдут на Кубань в обход заставы. И вооружение повезли грузовиками через степь.

В зонах германского влияния политика по отношению к белым формированиям была различной. В Эстонии, Лифляндии и Курляндии, объединенных в Балтийский округ, где немцы планировали создание суверенного государства Балтии под своим протекторатом, все национальные войска были распущены и создания каких-либо вооруженных сил не допускалось. То же самое относилось к Литве, где здешний Совет — «Тариба» — в 1918 г. обратился к протекторату Германии, приглашая на литовский престол немецкого принца.

В Псковской губернии и Белоруссии немцы интересов не имели, оставаться здесь не собирались. Поэтому сочувственно относились к организации белых сил для защиты от большевиков после их ухода. Им и здравый смысл подсказывал, что иметь потом соседями большевиков — не самая приятная перспектива. В Пскове начала формироваться Северная белая армия генерала Вандама. Вербовочные бюро открылись в Риге и Ревеле, немцы даже отпустили в ограниченном количестве средства и оружие. В Белоруссии такую же попытку формирования начал генерал Кондратович. Но эти действия шли черепашьими темпами. Германская оккупация казалась еще очень долгой, и острой нужды вроде бы и не было. Это была прифронтовая зона Северного и Западного фронтов, зона максимальных солдатских бесчинств — офицеров здесь осело мало. Здесь не было авторитетных вождей, видных полководцев. А население… оно свободно вздохнуло под германской оккупацией после бедлама, творившегося здесь в 17-м. А ужасов коммунистического режима оно на себе не познало и оставалось инертным. Поэтому к осени 18-го Северная армия едва нарождалась на свет.

В Белоруссии результаты были вообще плачевными из-за политической возни, дошедшей до абсурда. Белорусские Рады образовались в Минске, Витебске, Могилеве, Гомеле, Гродно, Ковно, даже в Смоленске, Москве и Петрограде. Причем каждая претендовала на верховную белорусскую власть. Одни Рады придерживались концепции независимости, другие — автономии, третьи — федерации с Россией, четвертые — с Польшей. Одни ориентировались на союз с немцами, другие — с поляками, третьи — с литовцами, четвертые — с большевиками.

Украина тоже оставалась почти безоружной. Политическая обстановка здесь царила такая, что черт ногу сломит, — и гетман, и сторонники Рады, и сторонники России, и эсеры, и монархисты, и большевики, и махновцы. А для пропитания Центральных держав Украина была слишком важна, поэтому они на всякий случай не давали гетману создавать армию — кто знает, куда она штыки повернет. Вооруженные силы Скоропадского состояли из охранных и пограничных сотен, украинизированной дивизии ген. Натиева, быстро разложившейся и расформированной, из 1-й Украинской пехотной дивизии, созданной австрийцами из военнопленных — едва прибыв на родину, она тоже стремительно стала разлагаться и была расформирована, а также Сердюцкой дивизии — чисто декоративной опереточной гвардии гетмана, выряженной в жупаны с кривыми саблями и чубами-оселедцами.

Настоящая армия только предполагалась. Создавались штабы без войск на 8 корпусов и 4 кавалерийские дивизии. Больше это походило на анекдот. Офицеры были русские, которые шли в армию, чтобы прокормиться, или считая, что на этой базе сможет потом возродиться настоящая русская армия. Ломали языки, подделываясь под обязательную «мову». Занимали казармы, рисуя на них украинские вывески со множеством ошибок. Печатались учебники и наставления с обложками на украинском языке и содержимым на русском. Были изданы по-украински и изучались уставы, причем команды, которых в "рiдной мове" не существовало, заменили… немецкими. Например, "смирно, равнение направо" читалось "хальт, струнко направо". Офицеры целыми днями развлекались, потешаясь над подобным чтивом, над украинизацией и над самими собой. А солдат попросту не было.

Наконец, в противовес Добровольческой армии союзной ориентации делались попытки образования белых частей германской ориентации. Летом 18-го монархический союз "Наша Родина" во главе с герцогом Лейхтенбергским и М. Е. Акацатовым по согласованию с гетманом и немцами, на их деньги, начал в Киеве работу по формированию Южной армии. Была достигнута договоренность с атаманом Красновым о развертывании этой армии в занятом казаками Богучарском уезде Воронежской губернии. Параллельно на Украине возникли вербовочные бюро Астраханской армии под руководством князя Тундутова. Совершенно пустой и тупой человечек, он играл роль не то царька, не то полубога у калмыков. В Новочеркасске и Екатеринодаре выступал как атаман Астраханского казачества (самозваный). Ездил в Берлин, ухитрился получить аудиенцию у Вильгельма, после чего всюду стал добавлять к своим титулам "друг императора Вильгельма". Его украинские бюро ведались почти не маскирующимися немецкими агентами, а затем перешли к ультраправым монархическим группам.

Из затеи ничего путного не вышло. В отличие от уезжавших воевать на Дон и Кубань, в эти армии шли те, кто желал получать содержание и рисоваться спасителем отечества, не рискуя собственной шкурой. Понацепляв золотые погоны и шевроны «романовских» бело-желто-черных цветов (в отличие от бело-сине-красного шеврона Добровольческой армии), Южная армия лихо воевала по киевским ресторанам и атаковала барышень на Крещатике. Опять же здесь были штабы без войск, командиры полков и батарей без полков и без батарей.

Наконец между Скоропадским и Красновым было достигнуто соглашение об образовании единой русской Южной армии из Воронежского корпуса (на базе киевской Южной армии), Астраханского корпуса (на базе Астраханской армии) и Саратовского корпуса (из крестьян-повстанцев Саратовской губернии, возглавлявшихся полковником Манакиным и земскими деятелями). Был найден и командующий, генерал от артиллерии Н. И. Иванов. Заслуженный полководец, бывший главнокомандующий Юго-Западным фронтом, герой Львова и Перемышля. Кавалер редчайшей награды — ордена Св. Георгия 2-й степени. Таких в России было всего двое, он и Юденич (не путайте с солдатским Георгиевским крестом). Хотя и в преклонных летах, он принял предложение — которое на деле лопнуло, как пузырь.

Когда из Киева в Кантемировку смогли вытащить "Воронежский корпус", в нем оказалось всего 2 тыс. человек, из них лишь половина боеспособных, а остальные — сомнительные "сестры милосердия" и «ударницы», гражданские чиновники, полицейские, престарелые отставники и подозрительные «контрразведчики». Вся эта толпа наполнила Кантемировку кутежами, скандалами, перессорилась с местным населением. Больше половины «корпуса» пришлось разогнать, а оставшиеся подразделения переформировать. Тундутов, когда дошло до дела, выставил 4 тыс. калмыков — босых, оборванных, без седел и без оружия, с плетками и ножами. Такой «корпус» был опасен только мирному населению. А Саратовский корпус отлично дрался, но по численности не дорос даже до бригады.