Дневная книга (сборник) - Милорад Павич

– Дорогой господин старший следователь, знаете ли вы, что такое яйцо? Желток – это сон, а белок – явь. Сон питается нашей явью, а когда наберет достаточно сил, он разбивает скорлупу и улетает. Точно так же получилось и с золотым яйцом Дистели…

Эрланген, защищаясь во время суда, ссылался на какого-то свидетеля, которого зовут Эрвин и который присутствовал на месте убийства Лемпицкой. Этот свидетель был готов дать показания относительно того, что Эрланген стрелял, чтобы защитить свою жизнь, но на судебное заседание он не явился, более того, его не смогли найти по тому номеру телефона, который он оставил Эрлангену. Я был уверен (так же как и судьи), что Эрланген свидетеля выдумал. Сейчас, однако, я иногда начинаю сомневаться, а был ли я прав. Когда на ипподроме произошло убийство Исайи Круза, там тоже возник один свидетель, некая женщина в красной блузке и джинсах, которая оказалась на месте преступления непосредственно после гибели Круза. Это засвидетельствовал господин Ишигуми по прозвищу «Улыбка ценой в 50 долларов», который проживает вблизи ипподрома и который заявил об убийстве в полицию. Можно ли считать случайностью то обстоятельство, что оба убийства совершены, так сказать, при свидетелях? А что, если убийц кто-то контролировал? Очевидно, что кто-то мог хотеть лично убедиться в том, что дело сделано.

Я снова побывал в квартире Лемпицкой. На этот раз без ордера на обыск. Да его у меня никто и не потребовал. Впустили и оставили одного в полумраке, от которого пахло заплесневелым роялем, прошедшим годом и завтрашним дождем. Я сидел и слушал устройство, которое перемалывало воздух в окне. В выдвижном ящике стола с копытами вместо ножек я обнаружил тетрадь. Она была странным образом свернута в трубочку, охваченную собачьим ошейником. Внутри, на обороте счета из магазина ароматических трав, было рукой Лемпицкой написано стихотворение:

Неужели такое возможно! Получается, что Лемпицка сочинила любовные стихи, обращенные к борзому псу своего любовника Дистели?

Позапрошлой ночью я вдруг подумал, что за все время расследования дела «Лемпицка – Клозевиц» мне ни разу не пришло в голову задаться вопросом, каково было их финансовое положение. В частности, не было ли долгов у Лемпицкой и как в этом смысле обстоят дела у «Symptom House» – есть ли долги у него? Выгодно ли продавать сны и торговать будущим? Ведь это не совсем обычно и довольно дорого – оборудовать церковь вместо зала заседаний для членов управляющего комитета, или как он там у них называется. Интересно, оплачивалось ли это наличными? Или же использовался кредит? И кому они должны, если у них есть долги?

Разумеется, сначала я отправился в банк покойной леди Хехт «Plusquam city». Нельзя сказать, что меня там встретили с радостью, однако, узнав, что полиция просто хочет услышать «да» или «нет» в ответ на вопрос, брала ли у них кредит фирма под названием «Symptom House», они поспешили справиться в своих книгах. Ответ был – нет! С такой фирмой никогда не велось никаких дел, и, соответственно, она ничего не может быть должна банку.

Тогда я, как бы мимоходом, задал свой главный вопрос, из-за которого, собственно, и пришел: а были ли у Лемпицкой долги перед этим банком? Поскольку я не мог исключить, что, возможно, это окажется связанным с убийством председателя совета директоров банка леди Хехт. На вопрос, вела ли с ними какие-нибудь дела и не осталась ли что-нибудь должна банку покойная госпожа Лемпицка, я получил ответ, что с ней никогда не было никаких деловых связей, за исключением того, что она арендовала сейфовую ячейку в отделе сейфов высокой степени надежности…

При этом служащие банка смотрели на меня с таким же ужасом в глазах, с каким черепаха из-под своего панциря смотрит на хищную птицу, которая в когтях уносит ее ввысь, чтобы, бросив, разбить о камни и съесть.

Вот что произошло во время моего первого визита в «Symptom House», когда нас с Лемпицкой приняла мадемуазель Сандра. Пока она расспрашивала Лемпицку, не состоит ли та в родственной связи с художницей Лемпицкой, я, сидя на церковной скамье, заметил, что она снабжена выдвижным ящичком, видимо для хранения молитвенников, как я тогда подумал. Незаметно выдвинув ящичек, я заглянул в него. Он был полупустым. Другими словами, что-то я внутри все-таки заметил. И удивился, потому что вместо молитвенника или чего-нибудь в таком роде я увидел прозрачную тубу для сигары и окончание надписи на ней: «…tagas». Теперь я вспомнил, что это было. Это была туба от сигары «Partagas». Теперь зададим себе вопрос: кто там у них курит «Partagas»? А постольку поскольку Клозевиц не курит вообще ничего, откуда мог взяться этот предмет? Не оставил ли его там кто-то из клиентов «Symptom House»? И так далее. Единственное, что мне известно, – это то, что «Partagas» из таких прозрачных футляров курит сэр Уинстон, а это могло бы означать (если туба от «Partagas» имеет к нему отношение), что существует какая-то связь между Клозевицем и сэром Уинстоном.

Ввиду того что туба прозрачна, ясно видно, что в ней, одно возле другого, находятся по крайней мере три «если»… А это приводит к тому, что дальнейшее расследование в этом направлении упирается в стену молчания.

Цветы в серебряном чайнике, подвешенном к потолку, слегка покачиваются. Сегодня вечером, глядя на этот чайник, я подумал, что молчание всегда наполнено словами. Что покрыто молчанием в случае с Лемпицкой? Что может скрываться за этим молчанием? Как Клозевиц записал те сны? Действительно ли Клозевиц, как он утверждает, добывал их и продавал, или же Дистели и Лемпицка рассказывали ему эти сны, расположившись на кушетке, как у обычного психиатра? А потом он просто записывал на пленку собственную версию этих снов? Подверг ли Клозевиц цензуре сон Лемпицкой о шагах, прежде чем передать его суду? Не стер ли он с пленки те фрагменты, которые могли в той или иной степени его дискредитировать? Трудно что-либо установить. И Клозевиц это знает.

Дождь на улице стихает, я чувствую усталость, появляется половинка луны, а сон ко мне не идет. Течет какое-то полувремя, и я забираюсь в постель, прихватив с собой первую попавшуюся под руку книгу, чтобы почитать под одеялом. Книга немецкая; не помню, когда и почему я купил ее, но, раскрыв книгу, обнаруживаю идущий через всю страницу крупный чернильный автограф и посвящение мне, он написан рукой автора. Тут я вспоминаю, что книга была куплена в надежде узнать от ее автора нечто, что могло бы помочь мне разобраться в одном деле, что надпись сделана на «моей странице» книги и что было бы интересно прочитать хотя бы несколько слов из того, что там написано, потому что автор тогда обратил мое внимание на то, что эти строчки могут содержать некое сообщение, обращенное непосредственно ко мне. А вдруг там говорится что-нибудь и в связи с интересующим меня делом «Лемпицка – Хехт – Клозевиц»? Я даже помню короткий разговор, который тогда произошел между мной и писателем.