Дневная книга (сборник) - Милорад Павич

– Будьте уверены, мадемуазель Сандра, – тут же вмешался я, – полиция сделает все, чтобы защитить вас, если вам будет грозить опасность. О какой, собственно, опасности идет речь?

– О, вы меня неправильно поняли. Речь не идет об опасности, которая грозит нам лично, я говорю о нашем ремесле в принципе, об астрологах в целом. В прошлый раз, когда вы приходили к нам, вы видели на мне те самые перчатки. Это были астрологические перчатки. Одна всегда семипалая, вторая должна иметь пять пальцев, так что с первой, той, где пальцев семь, она составляет в сумме дюжину пальцев, то есть по одному пальцу на каждый месяц в году. А следовательно, и на каждый знак зодиака. Таким образом, мои пальцы через астрологические перчатки связаны со вселенной и небесными телами… Тут мы с вами подошли к самой сущности. Если бы кто-то захотел причинить какой-нибудь вред нам или любому другому астрологу, он, скорее всего, начал бы с пальцев. Это наше самое уязвимое место. Если нам отрубить один палец, то мы, в отличие от вас, в случае, если бы с вами сделали то же самое, не просто остались бы изувеченными. Мы были бы изувечены вдвойне. Мы не просто потеряли бы один палец, мы потеряли бы возможность устанавливать астрологические контакты со вселенной и теми областями, где мы вылавливаем сны, теми областями, которые покрывает луна в зодиаке, с которым мы были связаны тем пальцем, который навсегда утрачен… Вот вам и вся история про перчатки, – закончила мадемуазель Сандра. А потом добавила: – Если вы когда-нибудь услышите, что кто-то где-то кого-то лишил, например, мизинца, – тщательно продумайте, господин старший следователь, что это может означать, и в три раза быстрее, чем обычно, бросайтесь за виновным. Потому что он не ограничится одними только пальцами…

Всякий раз, когда я вспоминал эту болтовню, мне в голову приходил один и тот же вопрос: кто же хочет изувечить Клозевица и почему? Ответа у меня не было. А парочке это было известно. Но несмотря ни на что, они молчали, словно воды в рот набрали.

Я снова обратился к списку «предметов», который компьютер выдал мне в качестве перечня возможных улик по делу «Клозевиц – Лемпицка». Мне бросилось в глаза, что в списке отсутствует серьга, которую Клозевиц носит в брови. А ведь именно о ней зашла речь в тот день, когда мы с Лемпицкой познакомились и побывали с визитом в «Symptom House».

Прощаясь после этого на улице, мы обменялись с ней несколькими фразами. Я спросил ее:

– Вы заметили в «храме», пока мы разговаривали с Сандрой Клозевиц, какого-то мужчину?

– Нет. Мне кажется, мы были там одни.

– Та-а-а-к… Странно, очень странно, госпожа Лемпицка. А вы обратили внимание, что мадемуазель Сандра держит в своем «храме» зеркало?

– Да.

– И вы не заметили в этом зеркале ничего необычного?

– Нет. За исключением того, что оно висит в церкви, но это же как бы и не церковь.

– Знаете, это зеркало было повешено таким образом, что в нем могла отражаться только мадемуазель Сандра Клозевиц.

– И?

– Так в том-то все и дело. Вместо отражения мадемуазель Сандры я видел в зеркале отражение мужчины с наголо обритой головой и серьгой в брови. Неужели вы этого не заметили?

– Нет. А я именно что глаз не сводила с зеркала, потому что мадемуазель Сандра время от времени смотрелась в него и поправляла свой смешной веер. Вам все это просто показалось…

Теперь-то я понимаю, что Лемпицка видела в зеркале то, что и должно было бы там отражаться, в то время как я увидел нечто, что там действительно находилось, то есть мужчину с серьгой в ухе.

Разумеется, в этот момент и покойная Лемпицка смогла бы увидеть в зеркале того мужчину, которого зовут Алекса Клозевиц и который каким-то недоказуемым образом виновен в ее смерти.

Во время допроса Эрлангена после убийства на его вилле я спросил его:

– В каких отношениях вы были с Лемпицкой?

– В самых сердечных.

– Что это значит?

– Я с ней пилился.

– А с леди Хехт?

– Ее я долбал.

– В чем разница?

– Вам бы следовало знать, что это означает. Вы же взрослый человек. Леди Хехт я трахал как мужчину, а Лемпицку как женщину.

– Из-за чего вы убили Лемпицку?

– Самозащита. Мы с ней выстрелили друг в друга одновременно.

– Но в ее револьвере не было патронов. Зачем ей было стрелять? Он же был разряжен.

– Но я-то этого не знал.

– Это вы говорите… Ну да ладно, вот только последний вопрос вам задам. Это вы потребовали от Лемпицкой, чтобы она убила леди Хехт?

– Разумеется нет. Она убила ее из ревности. Однако старший следователь не должен был бы задавать вопроса, относительно которого ему заранее известно, что положительный ответ на него не может быть правдивым.

Я познакомился с подругой покойной Лемпицкой. Спросил ее, о чем они говорили, когда виделись в последний раз.

– Точно не помню. Она была какой-то молчаливой.

– ?

– Знаете, она пользовалась уик-эндами как своего рода «виагрой», а понедельниками как пенициллином… Когда мы с ней встретились в последний раз, я, кажется, спрашивала ее о чем-то вроде того, почему у одних оргазм продолжается дольше, а у других короче. Потому, ответила она, что у одних дольше, а у других короче продолжается настоящее, у одних дольше, а у других короче продолжается смерть.

«Умному человеку двух слов хватит, а трех недостаточно!» – подумал я, прощаясь.

Я запросил тюрьму о том, получал ли Эрланген в заключении почту и от кого. Из всего, что они предоставили в мое распоряжение, самой интересной оказалась любовная переписка. Писала ему только одна женщина, и из копии ее почтовой открытки я сделал вывод, что раньше они никогда не встречались. Женщина подписывалась «R. Alfa» и была инициатором этой переписки, к чему ее подтолкнула фотография Эрлангена, опубликованная в газетной криминальной хронике рядом с сообщением о его деле. Она считала его невинно осужденным и хотела своими письмами облегчить ему пребывание в заключении. Что писал ей он, разумеется, неизвестно, но, судя по одному ее письму, которое было вскрыто из-за того, что в конверте находилось что-то твердое, и таким образом оказалось доступно тюремному начальству, она посылала ему любовные стихи и ждала встречи с ним, после того как он окажется на свободе. Вот эти стихи из письма:

Я наконец догадался, что у Клозевица был исключительно развитый и тонкий нюх. Об этом ведь даже говорили. Как-то раз Лемпицка сказала мне таинственно, словно раскрывая corpus delicti против Клозевица: