Ализм - Андрей Рафаилович Мельников

тишиной…

когда сигают в ужасе

осколки,

когда кукушка хвалит

петуха –

стекляные ладони окон

будут звонки,

пока зашелся дождь

в присядке го-

па-ка!

Пластилин

и пластилиновая линия

твоих воистину

лиловых

губ!

Убийственно бледнеет –

словно лилия

овал лица –

как поцелуя сжатый круг,

и лоб, изборожденный

как пластинка,

и в нем

застрявшая игла

на ноте «ля»!

и танца стиль — а-ля подстилка!

Стиль жизни — ил

Иль дня, иль дна.

Для ласки — руки

гибкие, как ласты,

объятья — липкий пластилин,

и голос обнаженный,

мягкий,

податливый, как

вечный

сон…

Фаза Шивы

в игольное ушко

нашептывает шелковая нитка:

«Что ткань зашить? — Подумаешь,

ведь мы же зао-дно!

Ты — гордая блистательная

сталь,

а я — услужливо-послушная

кокетка!»

И лишь рука

безмолвно в воздухе мелькает,

и каждое движение

(стоп-кадр!) –

словно фаза

Шивы!

Мемуары кота

пол-ура-скрытой книгой –

крыша,

шуршит страницами

чердак,

с изяществом летучей

мыши

пищит перо и пишет,

пишет

свои помет-ки на полях:

что

звезд на небе — кот

наплакал,

что печки топят, как

котят,

что хвост — трубой, дым –

клоком шерсти,

что облака покрыты

лаком –

блестят, как в блюдце

молоко!

Сверчок

и сверлит, сверлит ночь

сверчок,

и звезды падают, как

стружки,

окалиной мерцают брюшки

у околевших светлячков…

и сверлит, сверлит ночь

сверчок,

свершая грустные поминки,

как путешествие по

минам

замедленных дыханьем

слов…

Проталины букв

И вот! –

На листе про-ступают

п-рота-лины букв.

Не в этом ли

таинство таянья снега?

Как дивно! –

Весна отпеча-тала шаг на снегу –

Как с нега-тива!

Шир-око-форматный экран –

вместо черного неба,

учтиво журчат по нему ручьи

журавлей!

Солнце — как выстрел –

«Пух!» — и перья парят над

бумагой,

сбитой влет и отпетой

до белого пара.

Вот — ус-талый капает с купола

лед –

как зас-луже-нный пот

с самовара!

Пробуждение вод –

на листе п-рост-упают п-рот-алины

букв…

Траектория букв

Беспамятство стен.

Десятичные дроби.

Страх

ошибиться в опре-деленьи порядка.

Черные окна — словно эк-раны

потухших дисплеев в облу-

пленных рамах,

как в пери-оде тянутся по фас-аду.

Ночь

приближается по траектории

камня.

Ты отважно печатаешь: «Шаг!» –

по гулким клавишам, как

по брусчатке.

Траектория букв — тоже путь!

Опечатки? — они для незрячих!

Иногда выходи

из себя –

как сустав, когда его выво-

рачивают.

Гласность

— А?

— Е-е!

— Ё…

— И:

— О-о-о…

— У-у!

— Ы?

— Э-э-э…

— Ю?

— Я!

Согласие (Консенсус)

— Б…

— В…

— Г…

— Д…

— Й…

— Ж…

— З…

— К…

— Л…

— М…

— Н…

— П…

— Р…

— С…

— Т…

— Ф…

— Х…

— Ц…

— Ч…

— Ш…

— Щ…

Точка

Ветер стих.

И рифм косые паруса

поникли.

Блестящих строк

натруженные струги

скользят,

легко покачиваясь

вниз по теченью мысли…

а за кормою прямо по пятам,

словно голодные,

дрейфуют многоточья, запятые:

одни — под видом скромных

стружек,

другие с-тонут от натуги:

«Бур-лак-и-и…»,

а третьи утверждают:

«Знаки свыше!»,

за ними — точка

зевает как водо-во-

рот.

Дерево познанья

А-дам!

Глазное яблоко,

надк-ушенное Е-

вой.

По стойке «смирно» -

Райский С-ад,

а там — муштра:

на месте листья маршируют

«Левой! Левой!»

Что им жара?

Когда вместо прожилок –

набухают водяные знаки,

и будто лаком

сверкает потная змея.