Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов

Полк князя Мстислава в считанный час потерял более ста воинов. Мало из того, что видел Мстислав в своей ратной жизни, могло сравниться с тем, что пережил он в сей день за этот краткий час. Почему-то вспомнил он свой прошлогодний поход на угров, когда пришлось ему схватиться с наемными рыцарями-немцами. Здесь же, за Днепром, более всего поразило князя то остервенение, с каким дрался вдвое меньший по числу враг, поразили его выучка и боевой порядок. Действительно, половцы — те же степняки, не шли с этими ни в какое сравнение. Молча обозрев поле боя, он окончательно убедился в своих сомнениях. Опытный глаз и шестое чувство подсказывали, что приметы прошедшей схватки были не в его пользу.

Слезая с коня и утирая поданным убрусом пот с лица и чужую кровь с доспехов и рук, князь был насторожен, молчалив и задумчив. Но тут прискакал посыльный половец от Котяна, заискивающе улыбающийся и поздравляющий князя. Мстислав отбросил на время свои сомнения, гордо поднял чело, расправил сильные плечи. Обращаясь к окружающим его кметям и подняв меч клинком вверх, он закричал:

— Слава!

— Слава есть князю! — подхватили верные кмети.

Четырехлетнего внука Мстислава Удалого, сына его дочери Ростиславы и князя Переславля-Залесского Ярослава Всеволодовича уложили почивать в кроватку в спаленке переславского княжьего терема. Мальчик при крещении был назван Александром[30], что по-ромейски[31], точнее по-эллински значило «Мужественный защитник». Мать его Ростислава получила прекрасное для той эпохи образование. Она хорошо знала ромейскую историю и эллинский язык. Потому и не любила своего славянского имени, данного ей в честь прадеда — князя Ростислава Смоленского, сына Мстислава Великого. Напоминали ей славянские имена эпоху еще языческой, непросвещенной Руси. Да и здесь — в Суздальской земле сколь еще было их — двоеверов, что прилюдно приходили в храмы и молились, а втайне поклонялись идолам, большим камням и древним дубам в священных рощах. Корила и мужа своего Ярослава, когда звал ее Ростиславушкой. Просила, чтобы звал, как окрестили, — Феодосией. И всех сыновей своих называла только по-эллински. Знала она также хорошо историю Руси и княжеского рода. Знала и гордилась тем, что рожает, нянчит и растит потомков великих князей Киевских: Владимира-Крестителя, Ярослава Хромого (Мудрого), Владимира Мономаха, Мстислава Великого, Юрия Долгорукого. Да разве только их? Ведь и Ярослав Хромой женат был на Ингигерде — дочери Олава, конунга Шведского. Внуком их был Владимир Мономах, что по женской линии приходился внуком ромейскому императору Константину Мономаху. Сам же Владимир Мономах женат был на Гиде — дочери англосаксонского короля Харальда. А Мстислав Великий взял в жены дочь шведского короля Инге Стейкельсона Христину. Знала, что сыновья ее — второе поколение «Большого Гнезда», что правило всей Северной Русью, заставляя склонить и выю[32]Господина Великого Новгорода.

Старшой — Федя, спокойный и послушный ребенок, кому шел уже восьмой год, давно спал в кровати. Меньшой — Андрюша засыпал в люльке, посапывая и двигая губешками, будто сосал грудь. Этот был еще мал. Зато средненький — Алексаша был уж больно смышлен и боек, знал молитвы, задавал вопросы и любил играть с детками из княжеского двора. Подражая старшим, неугомонно бегал, зажав жердь между ног, будто скакал верхом на коне. Сейчас он тревожно засыпал в кроватке-качалке, хмурил бровки и что-то бормотал. Феодосия подошла к Алексаше, склонилась. Легкой рукой погладила вспотевший лобик и русую головку. Тихонько пропела несколько слов колыбельной песни, убаюкивая дитя и качая кроватку. Затем поправила на заснувшем ребенке багряное покрывало. Любила она этот цвет. Знала, что наиболее достойных и благородных кесарей ромейских прозывали Порфирородными, ибо цесарская порфира была багряной. Потому и заказывала купцам, чтоб привозили левантийские, никейские да трапезундские красные ткани и паволоки, алую фряжскую[33]парчу и бархат. И сыновей своих старалась одеть так, дабы знали и понимали, что неизбежно придется носить им алый княжеский корзн[34].

Вспомнив о княжеском долге, деле и княжеской чести, княгиня вздохнула. Она волновалась — уже две седмицы не было вестей от мужа. Князя Ярослава позвал в стольный Владимир-на-Клязьме старший брат Юрий Всеволодович. По велению старшего брата в днепровский поход из каждого удела Владимиро-Суздальской земли пошли полки. В Южной Руси давно каждый князь «держал отчину[35]свою», и все меньше и меньше находилось тех, кто повиновался воле великого князя Киевского. Здесь, в Северной Руси, каждый удельный князь по законам того времени, слушая «старшего брата» — великого князя Владимирского, выделял из своего удела воев, дабы приняли участие в большом общерусском походе. Тех, кто противился, могли сообща принудить силой. Расправа с непослушниками была здесь скорой и крутой, как заведено было еще князем Юрием Долгоруким и сыном его Андреем Боголюбским. Тесть ее Всеволод «Большое Гнездо» держал ту же руку. Правда, на несколько лет при старшем сыне его Константине настала замятня[36]. Но как сел после смерти Константина на княжеский стол Юрий Всеволодович, все вернулось на круги своя.

Каждый князь этой большой и богатой земли, каждый город посылал в поход кто сто, кто двести, а кто и триста воев, смотря по тому, кому какое место, достоинство и честь. Из стольного Владимира ушла в поход тысяча комонных[37]. И то мало было для великого князя. Да уж долго помнил Юрий Всеволодович Липецкую сечу — лихую беду, что совершилась из-за крамолы ростовских и суздальских бояр, за коих вступились новгородцы с батюшкой ее князем Мстиславом Мстиславовичем Удатным да его двоюродным братом князем Владимиром Рюриковичем со смольнянами. И родной братец Юрия — Константин Всеволодович, князь Ростовский — молитвенник, а тоже пролил кровь братнюю. Вся земля Владимиро-Суздальская стояла тогда против Мстислава Удатного, новгородцев и смольнян. Только Константин с ростовскими боярами да их чадью[38]и челядью стояли против всей своей земли. А когда плакала кровью и слезами и стенала вся Владимиро-Суздальская земля — в Ростове Великом радовались. Вот потому днесь и велел Юрий Всеволодович своему сыновцу[39]— нынешнему князю Ростовскому Васильку да ростовским боярам выставить в поход осемьсот ратных, не менее. Де Ростов Великий — старейший град в Суздальской земле, вот пусть и покажет сие на брани. А все другие города пожалел. Лишь князю Переславскому — мужу ее и восприемнику великого стола Владимирского велел отпустить в поход триста воев. Уже две седмицы прошло, как ушел сопроводить свой полк и обоз князь Ярослав.