Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов

— Мыслю есмь, братие, ити сей год с полки в землю Чюдцкую, к Варяжскому морю.

Феодосия услышала эти слова, и ее сердце тревожно забилось. Ужели ненадолго возвратился домой ее желанный, ее князь. Вновь придется ждать его и молить Бога о том, чтобы оборонил, спас и сохранил его и все русское войско.

А застольный разговор все продолжался. Захмелев, все стали громче говорить о княжеских которах на Руси и спорить. Следом пошел разговор о далеком, но не чужом для русичей Цареграде[56]захваченном латынянами, о ромейских царствах[57]и болгарах, что дрались против латинской империи Романии[58]. Потом вновь заговорили о своих делах: о скором покосе, цене на хлеб, соль, рыбу, о торговле, о мытных пошлинах. Пили меды, вино, пиво, произнося здравицы князю, княгине и деткам, великому князю Юрию, всему княжескому роду Большого Гнезда, настоятелю Спасского собора, именитым боярам. Пили за своих суздальских, владимирских, переславских, да и за всех русичей, ушедших в далекий Днепровский поход.

Весть о победе Мстислава Удалого быстро разнеслась в русском войске на правом берегу Днепра. Только для великого князя Киевского стала она горше ложки дегтя. Обида и раздражение за то, что Мстислав Торопецкий повел свою рать в бой самовольно, без княжеского совета, без его воли, досаждали ему. Но более всего жгла его зависть. Были и до се между Мстиславом Киевским и Мстиславом Удалым неприязнь и которы, как ложбина между двух холмов. Но последняя победа за Днепром, как весенний поток в разливе, размыла ее и превратила в глубокий яруг, а потом в пропасть.

Тогда уже мало кто из русских князей внимал слову и помыслу «старшего брата» — великого князя Киевского. Разве что оказывали почтение «по старине». Услышав о случившимся за Днепром, все русские князья стали поспешно готовить свои дружины и полки к переправе. Более других торопились и горячились молодые — Даниил Волынский с братом Васильком, Олег Курский, Михаил Черниговский. На берегу звенели секирами умелые плотники. Они сшивали и крепили большие плоты. На плоты грузились пешие вои со снаряженьем и походным припасом. Конные кмети и гриди грузились в ладьи, заводили по сходням на борт боевых коней. Первыми через Словутич пошли галичане и волынцы. Следом — трубчевский, путивльский и курский полки. Затем — козельская и черниговская дружины во главе с князьями Мстиславом и Михаилом. Ветер надувал паруса. Дружно ударяли веслами гребцы.

На левом берегу вновь спускали сходни, сгружали снаряжение и припасы, сводили коней. Пешие рати пересаживались в ладьи и насады и на веслах, на парусах поднимались вверх по Днепру. Конные полки как в походе шли вдоль левого берега на север. Все эти силы двигались к броду у острова Хортич (Хортицы), туда, где, по словам сторожи, уже стали станом русичи, ушедшие из Заруба, проведшие мимо порогов корабли по волокам, и куда уже направлялся полк Мстислава Удалого.

* * *

Шел июнь. Через седмицу после событий у Олешья большая часть соединившегося вновь и переправившегося через реку русского войска числом до десяти тысяч человек уже стояла станом у брода напротив острова Хортицы. Плавни, низкие берега, кустарники и холмы Хортицы тянулись далеко вдоль реки. Еще выше по течению берега острова одевались камнем, а еще далее прямо из реки поднимались огромные валуны и скалы, где вода ревела и бушевала или падала с большой высоты, разбиваясь в мелкие брызги и водную пыль, сверкавшую на солнце множеством радуг. То были пороги. Ни одна ладья, ни один насад не могли пройти там рекой. Не зря в старину прозваны были эти пороги один — «Беспощадным», второй — «Ненасытцем», а другие такими же грозными и звучными именами.

По правому берегу у Хортицы встала и другая часть русского войска во главе с князем Мстиславом Киевским. Туда же подошли и половцы. Все были в ожидании. Второй день стояли русичи по обеим сторонам брода. Русская сторожа рыскала далеко в Поле — в десяти, а то и двадцати поприщах (верстах). Неожиданно от сторожи пришла весть, что татарский передовой полк идет к русскому стану, а татарские лазутчики хотят сжечь русские ладьи и насады. Дали сигнал готовиться к битве. В русском стане воцарилось возбуждение и оживление. Дружинники и кмети вздевали брони, готовили коней и оружие. Пешая рать готовилась к обороне, укрепляла стан, окружая его возами и частоколом. Дали знать киевскому князю и половцам на правый берег. Половецкая рать во главе с князем Яруном по Хортицкому броду стала переходить Днепр.

К полудню молодой волынский князь Даниил по велению Мстислава Удалого вывел конный полк галичан и волынцев в Поле. Конница двинулась на восток. Следом вышел со своей дружиной князь Олег Курский. За курянами пошли путивличи. Князь Михаил отпустил в Поле с конным отрядом своего боярина и воеводу Юрия Домамерича. Последними оставили стан еще два конных полка — Мстислава Удалого и Мстислава Козельского. Пройдя пять поприщ, русские остановились. Перед боем надо было дать передохнуть коням и осмотреться. Князь Даниил въехал на высокий курган и озрел Поле окрест. На первый взгляд более двух с половиной тысяч вершников шло под его водительством. Ветер дул с востока, поднимая легкую пыль. Днепра уже не было видно. Вскоре с запада подошел еще один отряд — это была черниговская конная дружина числом до трехсот воев. Князья стали съезжаться к Даниилу. Вскоре подошли и черниговцы. Юрий Домамерич в окружении нескольких дворян въехал на курган. Это был уже седовласый бородатый человек, известный воевода, водивший много раз рати и на угров, и на суздальцев, и на Киев. Но среди русской феодальной знати он был более всего известен как знаток военной тактики и обычаев кочевых племен и народов, обитавших в Великой Степи, прозываемой на Руси «Диким Полем». Говорили о нем, что, переодевшись купцом, побывал он в степи за Яиком[59]и даже в Хорезме.

Боярин был одет в тяжелый чешуйчатый доспех, закрывавший руки до локтя и ноги до бедра. Под доспех была вздета тонкая кольчуга до колен. Кованые поножи поверх сапог защищали голени ног. Руки были в кольчужных рукавицах до локтя. Длинные седые волосы спадали на плечи. Шелом с бармицей он прижимал ошеей рукой и локтем к поясу, окольчуженой дланью той же руки держал и повод коня. Поклонившись князьям и приложив десную длань к сердцу, Юрий Домамерич с почтением обратился ко князю Даниилу:

— Дозволь еси, княже, совкупити свое копие[60]с твои полци. Под твою руцею хощу ся соступити с ворогом.