Страх (сборник) - Валерий Белкин

Дома восприняли весть с юмором, отец и муж станет матерью Терезой. А он тихо радовался. В последнее время тяготило необъяснимое ощущение заброшенности и захламленности в душе. И сказал себе, не пора ли менять надоевший Windows. Случай сам нашел его.

После оглушительных проводов «Сильвестра» и пошел.

Провели в комнату. У окна стоял подросток, коротко остриженный, чернел робкий чубчик. Вытянутый, тщедушный, в сером спальном костюме с белым воротничком, он сливался с нежилой палатой своей неприглядностью.

– Я Вильгельм, приятно видеть, – протянул руку, – здравствуй, давай сядем, что стоять.

Мальчик осторожно опустился на стул.

– Ян, – помолчал, – а вы русский?

– Да, из Сибири, а ты тоже оттуда?

Пациент не ответил, темные глаза неподвижно смотрели мимо. И Вильгельм бодро повел разговор о школе, о врачах, пошутил о девочках, рассмеялся сам своему анекдоту. Ян скупо ронял слова, взгляд оставался прежним – потухшим. На вопрос об отце резко одернул:

– Это не тема!

Наконец Вильгельм поднялся, пожал руку на прощание. Пациент вежливо наклонил голову.

– Спасибо.

Обескураженный, дома на вопросы близких ничего не мог сказать, к работе не притронулся, преследовали незрячий взгляд и окрик: «Это не тема!»

На фирме поднялась новая волна сокращений.

Он успокоил домашних – его группу не разрушат. Но двоих убрали, привычно большую часть обязанностей уволенных переложили на него, на руководителя. Жена рассердилась – здесь нельзя сдаваться без борьбы. Вильгельм обиделся и холодно заметил:

– За зарплату?

– За себя, – раздраженно ответила жена.

Как-то вечером на неделе раздался телефонный звонок, дочь подала трубку:

– Тебя, детский голос.

Он с недоумением прислушался.

– Добрый вечер, извините. а вы что, больше не придете?

– Это Ян? Да нет, конечно же, приду.

– А когда вас ждать?

– Ну давай в конце недели, у меня есть время.

Жена посмотрела удивленно, дочь неодобрительно хмыкнула – чего ради чужой человек имеет их телефон, мало проблем. Он промолчал, а в субботу был в клинике.

Ян разложил на столе учебники, тетради, ручки. Вильгельм помолился: «Милосердный Боже, помоги нам!» И приступили к работе. Трудились около часа, разгребая завал из цифр, пока пациент ни воскликнул:

– Ничего не понимаю!

Вильгельм покраснел:

– Прости…

– Да я сам виноват.

– Ты ни в чем не виноват.

– У каждого свое мнение, – Ян поднялся, подошел к окну. – Скажите, а что такое «инфантильность»?

– Тебя это так интересует?

– Да нет, просто учительница математики сказала: «инфантильность» образовано не от «инфант», а от другого слова, все смеялись, а я так ничего и не понял.

В семье к неудаче отнеслись с иронией, жена без обиняков заявила:

– Да куда он денется, твой Ян, все вырастают, и он вырастет, ты-то здесь при чем.

Коллеги на фирме тоже посоветовали не валять дурака. Доводы не смутили Вильгельма. Напротив, еще более окрепло неукротимое желание помочь мальчику, спасти, искупить вину перед прошлым, перед давним другом из Сибири. А они похожи, Ян и друг из детства Алик.

Такой же задиристый и наивный чубчик, нервные пальцы, неожиданно исчезающий куда-то взгляд. Они часто занимались вместе, благо, были соседями, и вел тот себя также непосредственно: вскрикивал, бормотал, затихал, стонал, хватался за голову. Бабушка однажды сказала, пытаясь приласкать: «Какой неприкаянный». Алик резко отстранился, чуть не уронив табурет, – ненавидел «нежности». В школе сидели за одной партой, если выгоняли с урока, то обоих, и в коридоре заливались беспричинным смехом, глядя друг на друга. Вечерами доверительно беседовали о том, как переделать мир. А кто в Сибири не мечтает о переустройстве мира.

Родители Вильгельма решили по-своему – семья переехала в Германию. Спустя два года соседка по дому в письме сообщила, что Алика «посадили». Виля никак не мог понять, почему. Мама не объясняла, молчала. Долгое время преследовали видения – друг сидит в клетке на цепи, обритый наголо и на всех лающий.

Сердце преисполнилось жалостью к пациенту, палата которого напоминала тоже клетку, хоть и больничную. В субботу пошел в клинику.

Ян встретил у дверей, словно ждал.

– Вы не обиделись?

– Ты что, разве на детей можно обижаться!

Вошла врач, поблагодарила за работу.

«Ну вот, хватило и одного раза, не справился, – разочаровался Вильгельм, – сейчас откажут».

Женщина предложила встречаться с Яном и по воскресеньям, если это возможно. К мальчику никто не приходит, он всегда один, других разбирают по домам. Клиника оплатит. Вильгельм смутился – да у него и самого денег хватит. Та легким жестом отмела все возражения, попросила не забывать квитанции и удалилась.

– Ну, доволен?

Пациент пожал плечами, но Вильгельм был настроен решительно – завтра воскресенье, стоит ли терять возможность побыть вместе, поближе познакомиться, поговорить. Вместе обсудили, куда пойти, выбрали Пергамон – улицы Берлина в выходные дни обычно безлюдны и скучны.

Вечером с женой бродили по магазинам в поисках «летнего» для нее. Нужного не нашли и вернулись. Подходя к дому, столкнулись с семьей из соседнего подъезда. Вильгельм часто их видел, удивляясь постоянству семейной иерархии на прогулке.

Впереди шествовала крупная мать. Отрывисто, не поворачивая головы, что-то бросала мужу. Тот семенил позади, бурчал в ответ, бедняга. Между ними, склонив низко голову, плелся сын. Мальчик за годы заметно подрос, стал юношей.

– Ты заметил – они больны, – шепнула жена, – и живут ведь, уму непостижимо.

Дома поджидал знакомый Лева, бывший журналист из России.

– Как долго вы бродите!

– Ты как попал сюда? – воззрилась на него изумленно жена.

– Ваш сын любезно открыл!

– Ну весь в отца, всех примет.

– Друзья, есть ли у вас виски? – хитро подмигнул журналист Вильгельму.

Ему предложили красное вино, он наотрез отказался. Повздыхал, пошутил и пустился в долгое повествование о своих путешествиях, о знаменитых русских друзьях здесь, в Берлине. Признался, что здесь они со своими талантами никому не нужны, потому и «пьют, страшно пьют». Если бы не он, давно бы вымерли. Помолчал, отогнал тягостные мысли и весело добавил, что жизнь идет дальше. Сообщил, что год «не отрывал попу от стула» писал роман, закончил, не может ли Вильгельм с его знанием языка проверить текст за хорошую плату. Достал из портфеля пухлую папку.