Ворон. Сыны грома - Джайлс Кристиан

– Бьорн и Бьярни! Вы останетесь на борту с Кнутом и девицей, – распорядился Улаф.

Тем временем мы погружали весла в блестящую воду, осторожно ведя «Змея» носом к берегу, а Хастейн и другой викинг по имени Ирса перескочили через борт с толстыми причальными канатами в руках. Как только они привязали корабль, мы убрали весла и заткнули отверстия, а затем прыгнули в холодное море, держа мечи над головами, чтобы в ножны, выложенные изнутри шерстью, не попала соленая вода, которая не высохла бы и за сто лет. Я схватился за ширстрек «Змея», ища ногами, куда наступить; ужасно мешал щит, переброшенный мною на спину.

– Я тоже хочу сойти, Ворон, – сказала вдруг Кинетрит, склонившись ко мне. Вися на перекладине и думая о том, как бы не опуститься на дно под тяжестью кольчуги, я попытался скрыть свой страх. Но, вместо того чтобы казаться невозмутимым, мое лицо, должно быть, стало злым. Кинетрит продолжала: – К чему мне оставаться? В голове у меня как будто масло весь день сбивают, и живот уже болит от рвоты. Я хочу отдохнуть от вас, вонючих мужчин. Хочу уединения. Ты можешь это понять?

Болтаясь по грудь в холодной воде, я прилип к ширстреку и боялся его отпустить. Море убивает людей, а франки убивают язычников. Меня накрыло волной, и я, хлебнув соленой воды, стал отчаянно отплевываться.

– К тому же, – добавила Кинетрит, и тень улыбки заиграла в уголках ее губ, – тебе как будто нужна помощь. Остальные уже скоро выйдут на сушу.

– Делай, что хочешь, женщина, – отрезал я и, отпустив руки, плюхнулся в воду.

Задев носками мягкое песчаное дно, я облегченно вздохнул и направился к берегу. Раздался еще один всплеск: Кинетрит вдруг оказалась рядом со мною. С уверенностью водоплавающего зверька она устремилась вперед, меж тем как я все барахтался, глядя на лиловое небо с черной каймой и стискивая челюсти, чтобы не наглотаться прибывающей воды.

– Подожди меня, Кинетрит! – прокричал отец Эгфрит. Как видно, он наконец набрался храбрости и готов был тоже спрыгнуть. – Ради всех святых, девушка, погоди!

Услыхав новый всплеск, я сжал зубы и поспешил к берегу, стараясь не думать ни о море, ни о беловолосых дочерях Ран. Я скорее повстречался бы с этими жадными суками, чем позволил бы христианскому монаху выйти на берег раньше меня.

Отжав промокшие плащи, мы принялись прыгать и расхаживать по берегу. Тюлени, лежавшие поблизости, отползли, переваливаясь, в сторону или соскользнули в море, испугавшись звона наших кольчуг и хлюпанья башмаков. Животные, бывшие чуть поодаль, не обратили на нас никакого внимания, и я подумал, что скоро они об этом пожалеют, ведь мы проголодались. Там, где песок сменялся скалами с неровными поперечными уступами, вода прочертила линию прилива. Здесь, во Франкии, он был сильнее, чем на уэссексском побережье. Полагаю, Кнут тоже это заметил и бросил якорь достаточно далеко, чтобы при отливе «Змей» не сел на мель.

Флоки Черный уже поспешил наверх. Зажав в руке копье, он крупной рысью поднимался по узкой тропе на высокое место, откуда можно было обозреть окрестности и смекнуть, куда мы все-таки пристали. При каждом шаге щит и заплетенные черные волосы викинга подпрыгивали. Эгфрит в мокрой рясе, прилипшей к тщедушному телу, напоминал утонувшую крысу. Кинетрит тоже до нитки вымокла, но ее вид производил совершенно иное впечатление. Я посмотрел на нее и через миг отвернулся, почувствовав укол злобы оттого, что другие мужчины продолжали глядеть. Видно, сама Фрейя, богиня красоты, преисполняет нас вожделением: Кинетрит дрожала от холода, ее волосы липли к белой коже, и все равно она притягивала взоры, точно серебряное ожерелье.

Сигурд собрал на затылке свою промокшую светлую гриву и посмотрел на «Змея», который, мягко кивая, покачивался на якоре в укромной бухте.

– До чего же она прекрасна, Ворон!

Бледный вечерний свет разлился по воде розовыми и оранжевыми полосами. Ничто, кроме прибоя, который, шипя и пенясь, накатывал на берег, не волновало тихой глади моря.

– Она восхитительна, господин, – ответил я, продолжая думать о Кинетрит.

– Быть может, этот червь Эльдред еще подползет сюда до темноты. Однако скорее всего он бросил где-нибудь якорь и ждет рассвета. Потому мы должны оставаться здесь, пока не завидим «Фьорд-Эльк».

– Если удача будет на нашей стороне, Ньёрд приведет его прямо в этот залив, – сказал я, глядя на двух чаек, которые кувыркались в остывающем воздухе.

Говорят, что бог моря любит маленькие солнечные бухты, где гнездятся его священные птицы. Значит, и это место должно было прийтись ему по нраву. Там, где кончался песок, розовели низкие заросли приморских цветов. Яркие головки колыхались на ветру, и в сумеречном свете чудилось, будто колеблется сама земля. Еще выше неподвижно стояли густые облепиховые дебри. Под серебристо-зелеными листьями прятались тысячи ягод, не успевших стать оранжевыми.

– Ты по-прежнему думаешь, что мое имя дано мне не зря? – неожиданно спросил Сигурд.

Я понял, что ярл имеет в виду свое прозвище – Счастливый. Он посмотрел на меня. Его взгляд был спокоен и не выражал желания меня оценить.

– Трюм «Змея» до отказа набит серебром, – сказал я, кивком указывая на корабль. – Руки твоих людей полны всевозможных сокровищ. Свейн радовался, как боров, извалявшийся в дерьме, когда добыл себе новый гребень! – Я улыбнулся. – А Флоки… Когда я услышал тюленьи крики, но еще не увидал самих тюленей, я подумал, это Флоки стонет, оттого что голоден.

Сигурд закусил губу и издал низкое горловое «хм…». Несколько мгновений он глядел мне в глаза, потом едва заметно кивнул. Повернувшись на каблуках и держа ладонь на рукояти меча, ярл зашагал вверх по берегу. Согласно его отрывистому приказу, каждый из викингов должен был найти себе место на скалах и смотреть, не появится ли «Фьорд-Эльк».

Проводив Сигурда взглядом, я глубоко вздохнул, и мои ноздри уловили острый аромат свежих цветов. Затем я повернулся к трем скалам, стоявшим у кромки воды и отполированным волной: из-за них вышла Кинетрит. Она, должно быть, уже пожалела о своем решении покинуть Уэссекс. Среди нас ей едва ли предстояло часто наслаждаться таким уединением. Солнце село, и только оранжевые отсветы на облаках еще догорали на западе. Большой баклан, сушивший черные перья на скале, что торчала из воды, взмыл в небо, и его громкое карканье гулко разнеслось над водой. Я кожей ощутил приближение Кинетрит.

– Ваш ярл что-то невесел, – сказала она, следя взглядом за птицей, которая, вытянув длинную шею и широко взмахивая огромными крыльями, летела навстречу ночи.

– Он боится, что удача утечет сквозь его пальцы. Как песок, – ответил я, дотрагиваясь носком башмака до мокрого спутанного клубка, бывшего скорее всего червяком. Черви извивались повсюду, весь песок был испещрен их норами. – Боится, что боги отвернулись от него и он не сумеет дать своим людям то, чего они хотят пуще серебра, мехов, новых костяных гребней и всего прочего.

– Чего же они хотят, Ворон? – спросила Кинетрит, и я понял, что в действительности она хочет узнать, чего хочу я.