Любовь под зонтом - Иринья Коняева

над которым явно поработал толковый дизайнер. Всё выглядело вполне по–домашнему, но рука профессионала чувствовалась, и Настя восхищалась и немножко завидовала.

— Проходи, — пригласил Дима, распахивая дверь без стука. Щёлкнув замком, заорал на весь дом: — Ма, мы дома.

— Я на кухне, — крикнула ему в ответ мать.

— Э, — Настя обычно за словом в карман не лезла, но здесь немного растерялась, — я и не знала, что ты так серьёзно ко мне относишься. С мамой вот знакомишь. Ах, любовь–любовь!

Настя приложила руку к груди и театрально вздохнула. Хихикнув, как ей показалось, удачной шутке, разулась и вручила куртку замершему посередине коридора Диме.

— Мы надолго?

— А? — отмер парень и, повесив её пуховичок, принялся стягивать свою куртку.

— Спрашиваю тебя: мы надолго? Борька небось уже приехал домой, начнёт волноваться. Надо ему смс скинуть, предупредить.

— Да нет, буквально пять–десять минут. Ма попросила дверцу прикрутить на шкафчике, отлетела. А отца просить можно до скончания веков. Проходи. — Дима распахнул дверь из предбанника в просторный квадратный коридор.

— Здравствуйте, — радушно поприветствовала друзей красивая темноволосая, как и Дима, женщина. — Я Карина, а ты, должно быть, та самая Настя.

— Здравствуйте. — Настя кивнула и уставилась на Диму непонимающе: — Та самая?

— Ну, ты ведь одногруппница Димочки, правильно? — женщина улыбнулась, и Настя поняла, в кого у «Димочки» эта чертовски обаятельная улыбка, словно освещающая всё вокруг.

— Да, одногруппница, — в очередной раз кивнула Настя и успокоилась, пожурив себя за излишнюю подозрительность.

Дима в два счёта восстановил целостность шкафа и засобирался домой, да только у мамы были другие планы. Она уже вовсю болтала с Настей, выспрашивая о похождениях любимого и единственного сыночка, а эта коварная предательница радостно делилась информацией, прихлёбывая чай:

— Нет, никого вроде не любит, — доносилось из–за двери, — но вы не переживайте, — голос зазвучал чуть встревоженно, и Дима так и представил огорчённое лицо матери и испуганное Настино, — он ещё молодой, хочет погулять, для мужчины это ведь нормально. Куда торопиться? Да и, может, он ещё просто не встретил ту самую девушку.

Дима остановился за дверью и прислушался. Вот это разговорчики! Мама сетовала, как тяжело быть матерью мальчика и переживать, где он и с кем. А вот была бы постоянная девушка, и ей, мол, было бы куда спокойнее.

Парень даже хмыкнул женскому двуличию. Мама терпеть не могла его девушек и со всеми вела себя с максимальной степенью стервозности. Собственно, во многом благодаря такому её поведению он давным–давно решил ни с кем её не знакомить без особой нужды. Да и, откровенно говоря, пока и не с кем было. Больше нескольких месяцев отношения обычно не длились.

— Что за тайная кооперация за моей спиной? — демонстративно подозрительно оглядывая притихших с его появлением дам, спросил Дима весело.

— Мы немного посплетничали, — мама захлопала ресницами и улыбнулась, не скрывая превосходства. «Судя по всему, узнала что–то интересное», — решил парень.

— Димыч, там пробки дикие. Может, по объездной поедем, там только до Снеговой Пади постоять, — перевела разговор в иное русло Настя и совершенно спокойно посмотрела ему в глаза, будто не она только что без зазрения совести выдала всё, что не надо было, его матери.

Диме так и хотелось сказать: «И тебе не стыдно? А ещё друг называется!», но он ограничился лишь взглядом «я тебе это припомню» и предложил выждать час–другой, а после поехать.

Карина тут же захлопотала, накрывая на стол, и Насте ничего не оставалось, кроме как согласиться. Стоять в пробках — удовольствие сомнительное, да и чреватое конфузом после двух литров чая. Женщина, разливаясь соловьём, накормила–напоила, наговорила комплиментов Насте, привычно пожурила сына за то, что редко приезжает, и отпустила детей, оставшись на кухне.

Настя с интересом разглядывала спальню друга. Ей казалось, что его комната должна быть завалена журнальчиками вроде «Плейбой», «Максим», а то и ещё пооткровеннее, но ничего подобного на виду не лежало. В отличие от шахматной доски и грифа с блинами, даже по виду ужасно тяжёлыми. И только постер полуголой девицы разбавлял строгую обстановку.

— Майли Сайрус? Серьёзно? — Настя скривилась от отвращения. — Она такая вульгарная, прямо фу! У тебя отвратительный вкус. Я была о тебе лучшего мнения.

Дима не стал оправдываться. Он не фанател по Майли, но ему нравилась её эпатажность — уж всяко прикольнее рафинированных девиц, похожих одна на другую. Да и постер здесь висел не просто так — прикрывал вмятину в стене.

Парень поджал губы и глянул на виновницу его тогдашнего плохого настроения. А ведь всё так хорошо начиналось! Они танцевали, пили шампанское, веселились. А потом приехал тот мерзкий хмырь и увёз её с бала. К себе.

Диме захотелось снова садануть по стене. Воспоминания о той влюблённой Насте, что буквально летала от счастья при виде ничем не примечательного, даже неприятного паренька, до сих пор болью отдавались в груди.

Он сразу заметил перемены в ней. Сразу понял, чем они вызваны. И когда она пришла на пары с потухшим взглядом, несчастная, потерянная, он готов был порвать в клочья того, кто посмел обидеть его девочку.

Хоть у него и не было на то морального права, Дима нашёл этого Евгения, да только поздно — Борис подоспел раньше. Вспоминая распухшее лицо, с заплывшим глазом и сломанной челюстью, парень испытывал почти детскую радость. Справедливость восторжествовала! Там даже добавить было нечего, Боря расстарался. И, как уже потом понял Дима по обрывкам разговора Насти и Маришки, утряс проблемы с полицией.

Евгения он не жалел. Впрочем, Настю тоже. Он бесился, злился, ненавидел, но любил. И радовался, что у неё есть брат, которому не всё равно, как она живёт и чем дышит; который может защитить. Или отомстить.

В тот же день он увёз её в тайгу — праздновать Новый год. И держал в объятиях всю ночь, заботливо и невинно, не позволяя себе даже привычных, не совсем