Консервный Ряд - Джон Эрнст Стейнбек

Но вот крадучись выходит на охоту тихий убийца — осьминог; выплывет медленно, точно мягкое серое облако, уподобляясь то мотку водорослей, то камню, то груде гниющей плоти; его зловещий козлиный глаз холодно озирает все вокруг. Плывет, переваливаясь, все ближе к увлеченному едой крабу. Вот вспыхнул свирепо его желтый глаз, тело налилось пунцовым и пульсирует в предвкушении пищи. Еще миг — он легко встал на самые кончики щупалец, напрягся, как готовая к прыжку кошка. И в бешенстве пал на краба, выпустив клубы черной жидкости. Она постепенно обволокла бьющуюся живую массу, внутри которой совершалось убийство. На выступивших из воды камнях усоногие раки булькают под своими панцирями, а бедняги блюдечки на глазах высыхают под лучами солнца. Над камнями роятся черные мухи, падкие до всякой дохлятины. Резкий йодистый дух, источаемый водорослями, известковый от хитиновых скелетов, запахи всесильных живых белков, спермы, смешались в воздухе. На камнях морские звезды мечут из межлучевых пазух сперму и яйца. Ароматы жизни и изобилия, смерти и пищеварительных соков, гнили и рождения ударяют по нервам. С каменной гряды летят соленые брызги, за грядой притаился океан — набирает приливную силу. А над всем протяжно гудит сигнальный буй, как печальный, томящийся в неволе бычок.

Док вышел с Эленом собирать в бухте морских животных. Элен жил с Маком и ребятами в Королевской ночлежке. Он получил свое имя по чистой случайности, что и предопределило его дальнейшую жизнь, ибо все в ней происходило по воле случая. Его мать за восемь лет родила семерых детей. Элен был восьмой; и бедная женщина, вконец очумев, не разобралась с полом младенца. Стараясь обуть, одеть и накормить всю эту ораву, включая отца, она вертелась как белка в колесе. Чем только не пробовала она зарабатывать — делала бумажные цветы, разводила дома грибы, держала кроликов ради мяса и шкурок, а муж ее, сидя в полотняном шезлонге, давал ей бесчисленные советы, которые подсказывал его критический и изобретательный ум. У нее была тетка по имени Элен, о которой поговаривали, что она застрахована. В честь ее и назвали восьмого ребенка. Когда до матери дошло, что родился мальчик, она уже так привыкла к этому имени, что не захотела его менять. Элен вырос, четыре года провел в обычной школе, четыре в исправительной колонии; и ни тут, ни там ничему не научился. Известно, что в колониях прививают жестокость и другие дурные наклонности, и что выходят оттуда готовые преступники. Но Элен был на редкость невосприимчив. Ничего не вынес ни из школы, ни из колонии; так и остался на всю жизнь вполне невинным по части порока, равно как по дробям и делению столбиком. Больше всего на свете Элен любил вести разговор, но слова для него ничего не значили — пленяла нескончаемая череда звуков. И вопросы он задавал не из любознательности, а чтобы протянуть разговор. Ему было двадцать шесть лет, он был располагающей внешности, темноволос, силен, отличался верностью и готовностью услужить. Элен часто ходил с Доком собирать морских тварей и, получив точное указание, что делать, исполнял все наилучшим образом. Пальцы у него были легкие и цепкие, как щупальца осьминога, схватывали и держали крепко, как лепестки актинии. Он уверенно ступал по скользким камням, охота явно доставляла ему удовольствие.

Док вышел охотиться в непромокаемой шляпе и высоких резиновых сапогах. Элен шлепал по воде в кедах и джинсах. Они собирали морских звезд: у Дока был заказ на три сотни.

Элен поднял со дна лиловатую звезду и опустил ее в свой почти полный мешок.

— А что с ними делают? — сказал он.

— С кем? — спросил Док.

— С морскими звездами. Вы ведь их продаете бочонками. А есть их нельзя.

— Их изучают, — терпеливо ответил Док, вспомнив, что он уже говорил это раз десять. Но Док неколебимо верил, что если его опрашивают, значит хотят что-то узнать. Так, во всяком случае, обстояло с ним самим. Он спрашивал только тогда, когда что-то интересовало его. И не представлял себе, как может быть иначе. А Элен любил самый разговор и наловчился вести его нескончаемо; задавал вопросы так, что ответы на них заключали ростки новых вопросов.

— А что в них изучать? — продолжал он. — И всего-то морская звезда. Вон их здесь сколько, тыщи. Я могу запросто собрать вам тыщу этих звезд.

— Морская звезда интересный и сложный организм, — ответил насторожившись Док. — А эти к тому же поедут на Средний Запад в университет.

— А там морские звезды не водятся? — сел Элен на своего конька.

— Там нет океана.

— Ух ты! — воскликнул Элен, и ум его заметался в поисках очередного вопроса: невозможно стерпеть, чтобы разговор прекратился. Но увы, на ум ничего не шло. А тут еще Док возьми и сам задай вопрос. Теперь придется рыскать в извилинах за ответом; а рыскать в извилинах Элена все равно, что бегать по заброшенному музею среди груд неопознанных экспонатов. Чего только не осело в памяти Элена. Он никогда ничего не забывал, но ни разу не удосужился навести порядок в этих завалах. Все было свалено в общую кучу, как рыболовные снасти на дне лодки — крючки, грузила, лески, приманка, багры — все вперемешку.

— Как дела в Королевской ночлежке? — спросил Док.

Элен пальцами расчесал темные волосы и напрягши ум отвечал:

— Неплохо. Этот парень Гай теперь живет с нами. Жена его колотит. Да ладно бы когда не спал, а то дождется, когда уснет, и давай бить… Очень неприятно. Гай проснется, даст сдачи и опять уснет. Так она не угомонится, опять давай кулаками махать. Глаз не дает сомкнуть. Он собрался и ушел к нам.

— Это что-то новое, — ответил Док. — Она ведь обычно шла в полицию и его сажали в тюрьму.

— Ха! — воскликнул Элен. — Чего вспомнили. Тогда в Салинасе была старая тюрьма и Гай рвался на свободу. Месяц казался годом. А теперь там новая тюрьма, такая благодать, в камере тебе радио, койки мягкие и шериф — свой парень. Посадят Гая в тюрьму, а он там блаженствует. И жена решила больше его в тюрьму не сажать. Наладилась бить сонного. Гай говорит, нервы у него совсем сдали. Вы ведь знаете, сам он драться не любит. Но как тут стерпишь, себя уважать не будешь. Он говорит, все ему осточертело. И теперь он живет с нами.

Док выпрямился. Волны стали уже перехлестывать через скалы. Начинался прилив, и рожденные им ручейки заструились по камням. Со стороны буя задул свежий ветер, принеся лай морских львов. Док сдвинул шляпу на затылок.

— Звезд уже достаточно, — сказал он и, подумав, прибавил:— Послушай, Элен, у тебя на дне мешка штук шесть-семь маленьких абалоний [Морское ухо, моллюск]. Если нас остановит рыбнадзор, скажешь, что поймал их по моему распоряжению, идет?

— Эх ты, черт, идет.

— Видишь какое дело, — продолжал Док, — конечно, можно сказать, что я получил заказ на абалоний. А вдруг инспектор надзора решит, что я злоупотребляю своей лицензией на отлов? И этих абалоний ем.

— Эх ты, черт, — повторил Элен.

— Та же история с промышленным спиртом. В этом надзоре сидят очень подозрительные люди. Они уверены, что я их спирт пью. Они про всех так думают…