Семь песен - Томас Арчибальт Баррон

Каирпре покачал головой:

– Время покажет.

Домну уставилась на барда с ненавистью, словно желала уничтожить его силой мысли. Затем развернулась и смешалась с толпой – но прежде бросила на Мерлина прощальный взгляд, и у мальчика сжалось сердце от дурного предчувствия.

Риа обернулась к Каирпре.

– Не хочешь помочь ему с Арфой?

Поэт рассмеялся и отбросил за спину гриву спутанных волос.

– Конечно. – Он взял кожаный ремень и перекинул его через голову Мерлина, так что инструмент теперь висел у мальчика на боку. – Ты знаешь, что на тебе лежит громадная ответственность, мальчик мой. Судьба острова зависит от тебя. Но несмотря на это, пусть труды принесут тебе радость! И пусть всякий раз, когда ты касаешься этих струн, очередное иссохшее поле покрывается травой и цветами.

Каирпре замолчал и задумчиво посмотрел на Мерлина. Потом, понизив голос, добавил:

– И пока ты будешь исцелять эти земли, желаю тебе самому найти исцеление и душевный покой.

В круге каменных столбов поднялся одобрительный гул. Заседание Большого Совета Финкайры подошло к концу.

Добравшись до вершины холма, я взялся за ремень, на котором висела Цветущая Арфа, и подтянул его повыше. Первые лучи солнца, появившиеся из-за горизонта, раскрасили облака алыми и багровыми полосами. Рубиновые отсветы озарили далекие вершины, и казалось, что огонь охватил группу стройных, высоких деревьев, которые торчали на гребне черной горы, подобно поднявшимся дыбом волоскам. Хотя деревья были ярко освещены, сами холмы по-прежнему лежали в тени – в тени того же цвета, что и хрупкие стебли травы, шуршавшие под ногами. Цвета запекшейся крови.

Но несмотря на все это, я улыбался, шагая по склону холма, по мертвой траве. Я не замечал пронизывающего ветра, который насквозь продувал мою коричневую тунику и обжигал лицо. Меня согревала радость, которую приносила работа. Работа, которой я был поглощен в течение последних трех недель. Работа по возвращению жизни этим землям.

Точно так же, как сделал это много лет назад великий волшебник Туата, отец моего отца, я пронес Арфу через мертвые пепелища, останки полей и лесов. Подобно Туате, я уговорил земли снова ожить – должен добавить, что я сам удивился тому, как легко это у меня получилось. С каждым днем Арфа все более охотно откликалась на мои прикосновения. Казалось, ей не терпелось выполнять мои просьбы. Словно все эти годы, со времен Туаты, она ждала меня.

Конечно, несмотря на поразительные успехи, я прекрасно понимал, что не являюсь волшебником. Я едва был знаком с основами магии. Я не смог бы и дня продержаться в качестве ученика у мага, подобного Туате. И все же… я не был простым мальчиком. Я спас свою подругу Рию от верной смерти в темнице Стангмара. Я разрушил его замок. И тем самым разрушил планы его хозяина, Рита Гавра. И поэтому мне казалось вполне логичным, что Большой Совет доверил Арфу мне. И то, что Арфа мне повиновалась.

Приближаясь к погруженному в тень выходу горной породы, я заметил у его подножия русло пересохшего ручья. Было ясно, что эта лощина много лет не видела ни капли воды. Жалкие остатки почвы, которые не унесло ветром, спеклись, потрескались и выглядели безнадежно, словно труп, иссушенный солнцем пустыни. Здесь нельзя было найти никаких признаков жизни, за исключением одинокого хилого деревца с облезшей корой, на котором не осталось ни единого листа. Здесь больше не было растений. Не было насекомых. Не было животных.

Уверенно улыбаясь, я потер узловатую верхушку своего посоха, ощупал глубокие бороздки в дереве, вдохнул смолистый аромат древесины тсуги. Я положил посох на землю, снял с плеча кожаный ремень с Арфой, стараясь при этом не задеть шнурок, на котором висел мешочек с травами, полученный на прощание от матери. Держа Арфу в левой руке, я некоторое время разглядывал замысловатые узоры в виде цветов и листьев, украшавшие ее резонатор, искусно сделанные инкрустации из ясеня, отверстия в деке, расположенные на строго выверенном расстоянии друг от друга. Струны из козьих кишок тускло поблескивали в лучах утреннего солнца. Рама, соединявшая корпус с колонной, была изящно изогнута, словно лебединая шея. Когда-нибудь, пообещал я себе, я научусь делать такие же арфы.

Порыв ветра заставил меня вздрогнуть, и я кончиками пальцев провел по струнам. Полилась волшебная музыка, которая утешила меня и пробудила в сердце радость. Такой радости я не испытывал давным-давно, с тех времен, когда слушал пение матери. Я обошел с Арфой дюжины холмов, но мне ничуть не наскучила эта прекрасная мелодия. Я знал, что могу слушать ее вечно.

Крошечный росток папоротника показался из земли и начал набирать силу. Я снова провел пальцами по струнам Арфы.

Склон холма ожил. Сухая трава сменилась молодыми, гибкими зелеными стеблями. На дне лощины зазвенел ручеек, питая иссохшую землю. Маленькие бутоны, покрытые каплями росы, стремительно раскрывались, и мгновение спустя берега ручья уже были усыпаны голубыми цветами. В воздухе плыл чудесный аромат – смесь запахов лаванды, тимьяна и кедра.

Слушая мелодию Арфы, разносившуюся над холмом, я наслаждался и мелодией ароматов. Но вдруг мне расхотелось улыбаться – я вспомнил запах, исходивший от целебных трав моей матери. Сколько же времени прошло с того дня, как я в последний раз вдыхал его! Еще до моего рождения Элен Сапфировые Очи усердно собирала и сушила цветочные лепестки, семена, листья, корни, стружки коры. Она готовила лечебные снадобья. Однако время от времени мне приходило в голову, что она окружала себя лечебными травами лишь потому, что любила их ароматы. Как и я. Кроме укропа, от запаха которого я всегда начинал чихать.

Но гораздо больше радости, чем ароматы растений, собранных мамой, мне приносило само ее общество. Она всегда старалась, чтобы я чувствовал себя любимым, чувствовал себя в безопасности. Даже в те моменты, когда жизнь не позволяла ей этого. Увы, так случалось слишком часто. Она заботилась обо мне все эти трудные годы в Гвинеде, стране, которую другие люди называли Уэльсом, и никогда не требовала благодарности. И даже в те дни, когда она замыкалась в себе и молчала, в надежде оградить меня от прошлого, а я буквально задыхался от ярости, не понимая, почему она не отвечает на мои вопросы об отце… Даже когда я в гневе и смятении пытался отомстить ей и отказывался называть ее словом, которое она больше всего на свете желала услышать от меня, – даже тогда я любил ее.

А сейчас, когда я, наконец, понял, что она сделала для меня, чем пожертвовала, у меня не было возможности поблагодарить ее. Она была далеко, бесконечно далеко, за стеной тумана, за океаном, за скалистыми утесами страны Гвинед. Я не мог прикоснуться к ее руке. Я не мог назвать ее этим словом: матушка.

На ветке дерева защебетал кроншнеп, и я вернулся мыслями к настоящему. Это была жизнерадостная песня, полная ликования! Я снова тронул струны Арфы.

У меня на глазах дерево начало оживать. На ветвях сформировались почки и бутоны; почки тут же распустились, развернулись сморщенные зеленые листочки, и среди них оказался неизвестно откуда взявшийся рой ярких бабочек. Гладкая кора покрывала теперь ствол и ветви дерева. Корни, казалось, зашевелились в земле, вцепились в берег ручья, который стремительно бежал с холма.