Забег к концу света - Мэтью Рейли

Самому же пожилому ученому (ему было семьдесят два) тщательно перемывали косточки. Все научные работы и статьи, которые он когда-либо писал, подвергались детальному анализу. В его прошлом откопали студенческое обвинение в плагиате пятидесятилетней давности, а также жалобу на сексуальные домогательства, хоть он и был оправдан. Конкуренты-астрофизики упрекали его в жалкой старческой попытке привлечь к себе внимание на закате карьеры. А затем, возможно, как раз из-за пристального внимания прессы и различных домыслов, доктор Гарольд Финкельштейн сделал то, чего от него никак не ожидали.

Он умер.

Закончив давать интервью Джорджу Стефанопулосу в программе «Доброе утро, Америка», доктор Финкельштейн уже снимал с лацкана микрофон, как вдруг схватился за грудь, лицо его исказилось от боли, и он рухнул на пол студии. Смерть наступила в результате сердечного приступа. Камеры уже были выключены, когда ему стало плохо, но изображение пожилого мужчины, лежащего на полу студии, облетело весь мир за считаные минуты.

Со смертью главного сторонника приближения конца света его место не замедлили занять многочисленные скептики. Да и сама новость вышла из разряда нашумевших и стала просто очередной странной историей. Жизнь потекла своим чередом для всех, кроме чудиков в шапочках из фольги и фанатиков Судного дня. По крайней мере до тех пор, пока семнадцатое марта не забрезжит на горизонте, тогда-то люди снова об этом заговорят, на случай, если Финкельштейн все-таки был прав.

Со своим мнением по поводу конца света я пока не определилась. Все действительно так? Или это полная чушь? К тому времени, когда пресса прекратила смаковать эту новость, уже никто не смог бы разобраться, что правда, а что нет. Когда «Нью-Йорк таймс» призывает взвесить все вероятности печального исхода, а «Нэшнл инкуайрер» советует купить подземный бункер и выложить стены тридцатью сантиметрами свинца, во что верить?

Как и большинство людей, я склонялась к тому, что все будет хорошо, пока не поговорила об этом с моим отцом, я имею в виду, с моим настоящим отцом. Доктор Дуайт Р. Роджерс в прошлом был деканом медицинского факультета Университета Теннесси, специализировался на ядерной медицине, и в мой последний приезд в Мемфис он сказал мне, что изучил работу Финкельштейна и пришел к выводу, что ученый не был сумасшедшим. Он был прав. Папа сказал, что при погружении в гамма-облако можно выжить, если находиться внутри вакуумной камеры или если у тебя есть естественный или искусственно повышенный иммунитет, который сохранит электропроводимость тела, особенно в мозге.

– Загружайся кальцием и фосфором по полной программе, – сказал он мне в своей конкретной, серьезной манере. – Эти элементы жизненно важны для передачи нервных импульсов в теле и мозге, на что и влияет гамма-излучение. Но в основном кальций, фосфор в меньшей степени. Цельное молоко, йогурт, сардины – да-да, много сардин – и любые биодобавки с кальцием, которые сможешь найти в аптеке. Откажись от газировки, потому что из-за нее кальций хуже усваивается. И если получится, раздобудь какие-нибудь нейролептики[8], например «Риспердал» или «Ципрекса», которые влияют на нейромедиаторы[9]. Препараты от СДВГ[10] или антидепрессанты тоже подойдут.

Папа начал что-то бормотать, мысли его опережали слова, как это часто бывало. Я только ободряюще кивнула. Рэд рядом со мной закатил глаза.

Он был прекрасным человеком, мой отец, и блестящим ученым – до нервного срыва. Я отлично понимала Рэда: едва ли стоит воспринимать всерьез советы о том, как пережить конец света, от пациента психиатрической лечебницы в Мемфисе, штат Теннесси.

После того кошмара, что мне пришлось пережить на общем собрании, я старалась держаться в «Монмуте» максимально незаметно. Какое-то время этот план работал просто великолепно, и нужно заметить, я узнала много нового, как в плане учебы, так и о «законе джунглей» в нью-йоркской школе.

Рэд, конечно же, сразу завел друзей. Не прошло и трех дней после собрания, как у него появились приятели из школьной команды по лакроссу, в которую брат записался еще несколько недель назад. Среди них был и блистательный Бо Брэдфорд, капитан команды и староста школы. Ну а я познакомилась с враждующими группировками девушек на моей ступени обучения.

Первое, что я узнала, – статус ученика определялся статусом родителей. Каждый раз, когда меня с кем-то знакомили, за этим следовало: «ее отец – член правления «Голдман Сакс»[11], или «ее мать – председатель благотворительного совета музея «Метрополитен», или «ее мама – член консультативного совета Нью-Йоркского балета». Из этого складывалась неофициальная иерархия, основное правило которой гласило: чем богаче родители, тем влиятельнее ученик.

Кудрявую афроамериканку, которую я заметила во время общего собрания, звали Дженни Джонсон. Ее отцом (теперь понимаете, что я имею в виду?) был Кен Джонсон, миллиардер и владелец хедж-фонда, который сколотил свое состояние во время финансового кризиса в две тысячи восьмом, играя против рынка. Он также являлся заместителем председателя одного из самых важных советов в городе – попечительского совета музея «Метрополитен». Его жена в свое время работала в модельном бизнесе. Она была афроамериканкой, отсюда и чудесный цвет кожи их дочери, а-ля капучино. Технически Дженни являлась самой богатой девушкой в «Монмуте». Но — и это было большое «но» – деньги ее семьи считались «новыми», что опускало ее на несколько ступенек вниз по иерархической лестнице.

Мне нравилась Дженни. У нас было несколько общих предметов, и она была очень приветлива со мной, совсем не в том напрягающем смысле «у-меня-нет-своих-друзей-так-что-я-подружусь-с-новенькой». Кроме того, у нас оказалось кое-что общее, что мы обнаружили при весьма специфических обстоятельствах.

Это произошло в женском туалете. Я мыла руки, когда Дженни вышла из кабинки позади меня и подошла к соседней раковине. Как всегда, на мне были часы. Я никогда их не снимала, пользуясь преимуществами модели G-Shock. Мало того что их почти невозможно разбить, они еще и водонепроницаемые. Чего я не учла, так это особенностей новой марки косметики, которую купила накануне. Я наносила тональную основу на левое запястье, под часами. От воды крем потек, оставив некрасивые разводы телесного цвета на ремешке, а я и не заметила.

А вот Дженни заметила, но вместо того, чтобы как-то прокомментировать, она просто взяла бумажное полотенце, подошла и стерла пятна.