Уилки Коллинз - Питер Акройд

Он нуждался в компенсации за это вынужденное пребывание «в тюрьме». Мать посылала ему выпечку, которую он, отвечая ей, с благодарностью называл «изумительно вкусной». Из тех же писем мы знаем, что зимой можно было кататься на замерзших прудах у школы, а один мальчик за пенни соглашался глотать пауков. Уилки заверял мать, что с глазами у него все стало лучше, что позволяет предположить: воспаление глаз уже тогда начинало мучить будущего писателя. В поздние годы болезнь станет источником его постоянных страданий. Должно быть, для него стало облегчением окончание школы в возрасте шестнадцати лет. Никакой больше латыни. Никакого греческого. Но что делать дальше? Уильям Коллинз обдумывал перспективу принятия сыном сана священника. «Мой отец, — писал Уилки, — предложил послать меня в Оксфордский университет, с тем чтобы я поступил в церковь». Однако по некотором размышлении старший Коллинз пришел к выводу, что сын совершенно не подходит для такого служения. Он был начисто лишен респектабельности и почтительности. Он был готов в любой момент бросить вызов «восхваляемой морали» XIX века. Да и необходимое содержание студента университета, включавшее расходы на «поддержание должного вида», было Уильяму Коллинзу не по карману. Уилки сказал отцу: «Я подумал и решил, что мне следует писать книги», но тот счел это заявление демонстрацией юношеского своенравия, способного привести лишь к нищенскому существованию где-нибудь на чердаке. Итак, при отсутствии достойной альтернативы было решено, что семнадцатилетний юноша займется коммерцией.

После болезни в Сорренто здоровье главы семьи так всерьез и не улучшилось, доктор считал причиной ревматизм, осложненный тем, что дом на Авеню-роуд стоял на сырой глинистой почве. Летом 1840 года семья переезжает в более сухой район Оксфорд-террас к северу от Гайд-парка. Именно отсюда Уилки Коллинз ежедневно отправлялся на омнибусе в офис «Антробус и Компания», расположенный в западной части Стренда, рядом с Трафальгарской площадью.

Он стал учеником в фирме, занимавшейся импортом чая. Поскольку Эдмунд Антробус был другом Уильяма Коллинза, надо полагать, он оказал услугу художнику, приняв его сына «учеником без оплаты», но, конечно, не было и речи, чтобы предоставить ему статус клерка с постоянным окладом. Не получая жалованья, но и не оплачивая обучение, Уилки должен был «узнать бизнес» и освоить методы коммерции. Это также должно было обеспечить его полезным занятием. Ведь праздность — это грех.

Итак, Уилки маялся тоской на офисном табурете, копируя инвойсы и счета за погрузку и разгрузку. В одном из романов, «Игра в прятки», молодой человек поступает в офис чайного брокера и через три недели работы жалуется: «Все говорят, что это для меня отличное начало, рассуждают о респектабельности коммерческой деятельности. Но я не хочу быть респектабельным, и я ненавижу коммерческую деятельность». Вероятно, здесь звучит собственный голос Уилки Коллинза. «Только представь, как я посещаю чайные склады в грязных еврейских кварталах вроде Сент-Мэри-Экс с целью взять образцы товара, при мне синяя сумка для образцов, и чумазый младший клерк, чистящии перо о свои волосы, упорно пытается научить меня, как правильно складывать упаковки с чаем!»

Возможно, Уилки выражал неудовольствие в разговорах с отцом весной 1842 года, так как вскоре Уильям Коллинз обратился к одному из своих покровителей, сэру Роберту Пилу, с просьбой помочь с поступлением сына на гражданскую службу. Пил был на тот момент первым лордом Казначейства, и художник рассчитывал, что именно там его сын «мог бы обрести перспективу, пусть отдаленную, подняться на достойное место». Пил не поддержал прошение. Уилки остался в «Антробус и Компания» на долгих четыре года. Судя по всему, он быстро справлялся с работой, а затем посвящал свободное время сочинению стихов, пьес, рассказов, чего угодно. Позднее он признавался, что произвел на свет чудовищное количество чепухи, но это послужило необходимой подготовкой к карьере, которой он будет следовать на протяжении всей дальнейшей жизни. Вероятно, по временам он испытывал разочарование и приступы мрачного настроения.

Летом 1842 года Уильям Коллинз взял сына в поездку по Шотландии, в ходе которой планировал делать этюды. Они отправились морем до Эдинбурга, где молодой человек посетил Старый город и вскарабкался на Трон Артура, затем пароходом добрались до Уика на севере Шотландии, а потом до Лервика на Шетландских островах. Уильяму Коллинзу заказали иллюстрации к роману сэра Вальтера Скотта «Пират», и потому он хотел сделать наброски диких и безлюдных краев. В поздних романах Уилки не раз описывает пейзажи болотистых равнин, сырой белый туман. Однажды они с отцом потерялись посреди трясин и выбрались, лишь «доверившись своим пони».

В воспоминаниях об отце Уилки рассказывает о «слабом, тусклом свечении, характерном для западного полушария» и о «ярких, чистых северных сумерках, струящихся через окна спальни в полночь». Он описывает «мистера Коллинза, стоящего одним коленом на земле, сопротивляющегося ветру, и его компаньона [самого Уилки Коллинза], который держит над ним зонт, чтобы дождем не залило альбом для набросков». В мемуарах он также описывает работы отца в самых возвышенных словах, и эти короткие прозаические отрывки раскрывают интерес Уилки к живописной композиции. Он пишет об одном из пейзажей: «Небо тронуто мягким светом зари, поднимающимся над клубами тумана и касающимся рваных, острых краев большого облака».

У него был взгляд художника, он многому научился, наблюдая за тем, как работал отец. Он понял, как выстраивать на полотне общие темы и детали, и нашел способ применить это в композиции романа, как использовать пропорции света и тени, выделяя одно и временно затемняя другое, как смешивать оттенки комического и пафосного. Он рассказывал одному корреспонденту, что в процессе создания романа «надо следовать примеру моего отца, когда тот писал небеса на своих знаменитых морских пейзажах, то есть работать на едином дыхании». Когда он объяснял, что Уильям Коллинз любил искусство, которое «соотносит фигуры с ландшафтом, придавая равную важность и тем, и другому», он говорил и о своем собственном методе. Вот сцена из романа «Лунный камень»: «Потом я увидел бушующее море, волны, заливающие берег, пелену дождя, дождь над водой и желтый дикий берег с одинокой черной фигурой, стоявшей на нем, — с фигурой сыщика Каффа». Его романы напоминают серию живописных картин, а не последовательность эпизодов. И все же внутренняя связь между персонажем и пейзажем во всех его сочинениях указывает, что картины эти одушевлены драматическим действием. Описывая предварительный этап создания общего сюжета и периоды проработки деталей, он естественным образом обращается к метафорам живописцев. Завершая «Женщину в белом», он писал другу: «Я сделал это! (остаются только дни лакировки, проведенные над листами верстки)»; «дни лакировки» — это время накануне открытия выставки в Королевской академии, когда художники наносили финальные мазки и тонировки на свои произведения.

После диких просторов Шетландских островов они с отцом вернулись к уединенной жизни в замкнутом пространстве Лондоне. Семья снова переехала, на этот раз на короткое расстояние, поселившись буквально за углом от прежнего жилья, на Девонпорт-стрит. Преимуществом нового дома было место для студии — первой собственной студии в жизни Уильяма Коллинза. Такую студию Уилки описывает в одном из своих романов: банки с краской и кисти, мастихины, мелки и карандаши, тряпки, пропитанные краской и маслом. Он упоминает и особый трюк отца: тот нарисовал перо и соболиную кисточку на полу так достоверно, что посетители пытались поднять их, что неизменно заставляло Уильяма Коллинза смеяться столь удачной своей шутке.