Гром среди ясного неба - Генри Саттон

не мог в ту секунду предугадать все подробности. Но подробности, в конце концов, и не были важны. Обледенелая мостовая, угол столкновения, положение грузовика на стоянке, в который врезался «фольксваген» Мариан,— все это не было важно. И не важно сейчас.

Важно было лишь то, что Мариан умерла. В ту минуту Поль словно и сам умер. Правда, он продолжал двигаться, но это был ходячий мертвец. Просто поразительно, как он в таком состоянии мог успешно продолжать преподавание биологии в Тарбокс Хай. Несмотря на полное ко всему безразличие, он не мог не заметить иронии того факта, что он обучал биологии — учению о жизни. В классе и в лаборатории непрерывно набухали почки. Растения цвели, кролики и песчанки размножались, а в пробуждающейся чувственности его студентов была такая непреодолимая, рвущаяся наружу жизненная сила, что им было не до приличий.

Без радости, без детей, утратив интерес к жизни, он все-таки добрел до конца учебного года. Он пассивно согласился на стипендию, которую выхлопотал ему старик Визерспун. Теперь, сидя посреди пустыни, он подумал, что, возможно, Визерспун поступил правильно, и почувствовал благодарность к старику за его тактичную помощь.

Краем глаза Поль заметил рядом какое-то движение. Спокойно, с профессиональной ловкостью, он снял крышку с объектива своего «Никона». Приготовив камеру, он посмотрел в ту сторону, где что-то шевельнулось, и попытался понять, что привлекло его внимание. Он сидел не двигаясь и вглядывался в поросль. Лишь несколько секунд спустя он увидел маленькую ящерицу у кустика серой полыни. Она была длиной дюйма в два, бурого цвета, с черными точками на спине, расположенными рядами. Ящерица была начеку. Она замерла после того, как проглотила насекомое. Почти наверняка именно это движение привлекло внимание Поля. Он сфотографировал ящерицу и перевел кадр, чтобы быть готовым к следующему снимку. Сперва он решил, что это маленькая древесная ящерица, которая живет в кустарнике. Но вскоре понял, что ошибся. Продолжая сидеть на камне, он осторожно, стараясь не вспугнуть ящерицу, наклонился и обнаружил, что у нее не было ушных отверстий. Видимо, это более мелкий, более древний вид. Он долго наблюдал за ней, а потом бросил беглый взгляд в сторону горизонта и снова посмотрел на кустик полыни. Ему потребовалась доля секунды, чтобы опять найти ящерицу, так безукоризненно слившуюся с цветом земли и тенями, которые отбрасывали ветки полыни.

И тут Поль услышал раскат грома. Он огляделся и увидел над Сидер Рэйндж узкую темную полоску — маленькое облачко на равнодушном небе, предвещавшее грозу. Это было очень похоже на иллюстрацию в книге Вана Ностранда «Наука о Земле». Гроза не означала, что непременно пройдет ливень, все может обойтись дождичком. Осадки здесь достигали около шести дюймов в год. Некоторое количество влаги должно содержаться в воздухе, и, по мере того как теплый воздух поднимался, влага конденсировалась и выпадала в виде осадков. Он увидел вспышку молнии и начал считать секунды до следующего удара грома. Он считал медленно: один банан, два банана, три банана, четыре банана. Удар грома послышался через шестнадцать секунд. Следовательно, гроза была отсюда всего в трех милях. Он задавал себе вопрос: пройдет ли дождь над долиной или полностью выльется в Сидер Рэйндж. Его интересовало, нет ли в природе какой-либо закономерности, по которой дождь мог начаться в Сидер Рэйндж, затем прекратиться и выпасть в горах Онакви, снова прекратиться и пройти в Окуир? Ведь сосна и можжевельник — не то что здешние растения, им требовалось гораздо больше влаги, чтобы выжить.

Он снова посмотрел на землю, стараясь найти безухую ящерицу у кустика полыни. Она исчезла. На ее месте пряталась другая, гораздо более крупная леопардовая ящерица с отчетливыми коричневыми точками и белыми поперечными линиями. Должно быть, за то короткое время, пока Поль смотрел на небо, она сожрала маленькую безухую ящерицу. Поль пожалел, что упустил этот момент. Можно было поражаться скорости и абсолютной тишине, с какой совершено это убийство, просто бесшумная работа вора-карманника. Он сфотографировал леопардовую ящерицу, закрыл свой «Никон» и встал с камня. Было без четверти пять. Он решил вернуться в Тарсус. Ему не хотелось опоздать на обед к миссис Дженкинс. Он чувствовал, что его ноги чуть онемели. Поль зевнул и сильно потянулся. Откинув назад голову, он с силой повернул ее сначала в одну сторону, потом в другую, чтобы избавиться от ощущения закостенелости, и почувствовал, что кожа на шее обгорела. Не кожа, а какая-то высушенная клеенка. Не удивительно, что ковбои повязывают шею платком.

И тут в небе на расстоянии нескольких миль он увидел блеск маленького самолета.

Джим Ишида присел к стойке бара и заказал пиво. Оно здесь было скверное. Во всем штате Юта пиво было скверное, по 3,2 цента. Но это лучше, чем ничего. К тому же это заведение, состоящее из бара, магазина и почтамта, имело кондиционер. Бар был неплохим местом, куда можно прийти и остыть после длинного дня работы под палящим солнцем. Даже когда Роуз была дома, он иногда заглядывал сюда выпить пива. Но теперь, когда она уехала навестить их дочь в Сан-Франциско, у него не было никакой причины торопиться домой. Тем более, что дома его ничего не ждало, кроме телевизора и холодного ужина.

Ишида устал. Его сухое, но сильное тело ощущало усталость каждым мускулом. Нельзя сказать, чтобы мышцы болели. После долгих лет работы на воздухе Ишида находился в отличной физической форме. Скорее: он чувствовал себя раскисшим от жары, и усталость казалась ядом, который выделяли его мышцы. Сегодня он посадил для доктора Дипа живую изгородь из бирючины длиной в пятьдесят футов. Казалось безумием — огораживаться таким образом в пустыне. Но при достаточной поливке изгородь будет расти. А армия щедро снабжала ученых с базы всем необходимым.

Бармен Смит, толстый, пузатый, с бычьей шеей, вытащил бутылку пива со дна ящика, заполненного льдом. Он раскупорил ее и осторожно налил пиво в охлажденную кружку. Смит был прекрасной рекламой пива. Даже лучше той рекламы, которую обычно рисуют, гораздо реальнее. Его большие руки и мясистые губы, казалось, специально были созданы природой для питья пива. Так же как по клюву птицы можно определить, какую пищу она употребляет, так, глядя на Смита, можно было сказать, что он рожден пить пиво. У него была манера немного помедлить, как сейчас, прежде чем расстаться с кружкой и поставить ее перед клиентом, явно свидетельствовавшая о том, что он с удовольствием сам бы ее осушил. А пил он самозабвенно, смакуя каждый глоток, и удовлетворенно крякал